– Отлично. Если он положил его туда сам, тогда оно бы не было окровавлено, никому не нужен окровавленный ершик для трубки. Следовательно, кровь на пере его собственная. Если кто-то другой положил перо в карман, то я не могу объяснить такое эксцентричное поведение. А если оно попало туда случайно, то что за случайность это могла быть?
– Когда он нес ее, сэр? – предположил Мэйтленд. – Возможно, под мышкой?
– Невозможно, – решительно ответил Флеминг. – Абсолютно исключено. Если вы находите мертвую птицу, вы несете ее за шею, за ногу или за крыло, но как бы вы ее не несли, вы держите ее в вытянутой руке. Вы не даете ей задеть ваши штанины, не говоря уже о вашем жилете. Это здравый смысл. Нет. Первое, что нужно сделать, это анализ крови. Если это человеческая кровь, то перо служило для чистки трубок; если это кровь куропатки, то перо застряло в кармане Перитона случайно. Вопрос в том, в чем заключалась эта случайность? Отправьте перо в Скотленд-Ярд с курьером, Мэйтленд, и получите по телефону их отчет. Теперь другое. Кто-нибудь из слуг слышал или видел что-нибудь в воскресную ночь?
– Нет, сэр. Они все рано отправляются спать и спят в другом крыле, в задней части дома.
Около одиннадцати часов вечера поступил звонок из химического отдела штаб-квартиры с сообщением, что на пере была кровь куропатки, а не человека.
– Что это за случайность? – в пятидесятый раз за этот вечер спросил у себя Флеминг, задув свечу.
Глава XVIII. История Лоуренса
В субботу утром Джон Лоуренс официально предстал перед судом в Пондовере и был обвинен в умышленном убийстве Сеймура Перитона. Он не признал себя виновным и, разумеется, сохранил право на защиту. Флемингу пришлось присутствовать на суде и дать официальные показания по аресту, и после неизбежного возвращения обвиняемого под стражу ему сказали, что тот хотел бы с ним поговорить.
Он обнаружил Лоуренса спокойным и сдержанным, как и всегда. Флеминг подумал, что еще никогда не сталкивался с кем-либо, кто оказался бы настолько равнодушным – абсолютно равнодушным к переменам и шансам на успех. Он чувствовал, что если бы Лоуренс был оправдан по обвинению в убийстве, он бы так же бесстрастно подчинился решению суда, как если бы он был признан виновным.
– Мне сказали, что вы хотите меня видеть, – сказал Флеминг, когда вошел в камеру.
– Да. Думаю, что вы из тех примечательных людей, которые известны как беспристрастные полицейские. Таких немного, вы знаете.
– Спасибо, – ответил Флеминг.
– Не стоит благодарности. И так как я считаю, что вы один из них, я собираюсь предоставить вам некоторую информацию, которую при обычных обстоятельствах мне стоило бы предоставлять только моему адвокату. Но я считаю вас достаточно справедливым, чтобы обнаружить такую улику, которая будет достаточно говорить в мою пользу, чтобы соперничать с тем, что против меня. И это самая большая любезность, которую я могу оказать полицейскому.
Мужчина слабо улыбнулся и добавил:
– Я могу сказать, что это любезность, которую я никогда раньше не мог оказать полицейскому. Послушайте, дело вот в чем. Знаете ли вы некоего Роберта Маколея?
– Знаю. Я достаточно хорошо знаю его.
– Хорошо! Недавно он приходил ко мне, и в ходе нашего разговора я пришел к выводу, что он что-то скрывает. Я вполне уверен, что он мог бы подтвердить мое утверждение, что с одиннадцати до четверти второго ночью в прошлое воскресенье я лежал на том диване под наркотиком.
– О, так он мог бы? – спросил Флеминг, задумавшись. – Таково было впечатление, которое вы получили от вашего разговора?
– Да.
– Если это так, то в таком случае это доказало бы, что Мандулян солгал.
– Солгал – и кое-что похуже.
– Хуже? Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, – ответил Лоуренс с легким намеком на теплоту в голосе, – я имею в виду, что точно знаю, что произошло ночью в воскресенье, и точно знаю, в какую ловушку я попался.
– Продолжайте. Расскажите мне, что вы думаете об этом.
– Хорошо. Вот что произошло, насколько я могу судить об этом. Это единственный возможный способ, чтобы объяснить все. Я шантажировал Мандуляна.
– Кстати, в чем была его вина?