Исколотое тело

— Хорошо! Что ж, этот человек, Лоуренс, сделал важное заявление о своих передвижениях в ночь прошлого воскресенья, и он считает, что вы могли бы подтвердить это.

Роберт Маколей поднял брови.

— Мог бы подтвердить? — переспросил он.

— Это то, что говорит Лоуренс.

Маколей покачал головой.

— Боюсь, я не знаю, что он имеет в виду.

— Вы вообще не видели его ночью в воскресенье?

— Нет.

— Вы не знаете, к чему он клонит, считая, что вы могли бы помочь ему?

— Нет.

Флеминг откинулся назад и заговорил, глядя в потолок:

— И все же этот парень, Лоуренс, производит на меня впечатление очень хитрого и исключительно проницательного человека. На самом деле я не припомню, чтобы я когда-либо видел более уравновешенного человека. Зачем, бога ради, ему нужно придумывать историю, на которую вы могли бы возразить — и возразили бы, сказав, что он провел, по крайней мере, два часа в поместье Килби ночью в воскресенье? Это просто выше моего понимания. Какой в этом смысл?

— Это выше и моего понимания, — отозвался Роберт.

— Он не только не может извлечь никакой пользы из этой истории, но на самом деле еще и проигрывает из-за нее. Фактически он говорит: «Вот моя история, и ее подтверждает мистер Маколей». Вы не подтверждаете ее, сэр, и это делает его историю немного менее убедительной, чем если бы он просто сказал: «Вот моя история, подтверждает ее кто-либо или нет».

— Я с вами согласен. Это делает ее менее убедительной.

— Тогда какого черта он это сделал? — воскликнул Флеминг, снова возвращаясь к реальности. — Он проницательный, уравновешенный, опытный малый.

— Даже самые проницательные, самые уравновешенные и самые опытные время от времени совершают ошибки, — уклончиво заметил Роберт.

— Конечно, это так, — признал детектив. — Но это крайне грубая, глупейшая ошибка. Это абсолютно необъяснимо. Я полагаю, вы вполне уверены в этом.

— Вполне.

— Дайте-ка подумать. Ночью в воскресенье вы все время были здесь, не так ли?

— Да.

— И вообще не приближались к поместью?

— И вообще не приближался к нему. Впрочем, я, конечно, не могу это доказать. Мне кажется, что я уже говорил вам это раньше.

— Да. Что ж, мистер Маколей, это все, что я хотел узнать. Большое спасибо. Я скажу Лоуренсу, что ему нет смысла ссылаться на вас. Он должен найти кого-нибудь еще, чтобы подтвердить свое утверждение.

— Да.

— Я боюсь, что он очень рассердится. У него создалось весьма твердое убеждение на этот счет.

— Если он разозлится, — спокойно ответил Роберт, — то это будет очень несправедливо. Просто потому что я пришел и предложил ему финансовую помощь для его защиты, он не может ожидать, что я стану давать ложные показания.

— Конечно, нет. Это было бы абсурдно. Что ж, до свидания, и еще раз большое спасибо.

Флеминг вышел и на минуту остановился на лужайке.

— Когда жулики терпят неудачу, — пробормотал он, — честные люди берут дело в собственные руки — должны, во всяком случае.

С обратной стороны высокой стены, отгораживавшей и укрывавшей сад Перротс, с простиравшихся за ней пашен, прилегающих к особняку, донеслись два выстрела подряд, а затем еще с полдюжины. Стая ворон поднялась в воздух, издавая пронзительные протестующие крики, и облетела вокруг высоких деревьев в саду; к их гвалту добавились пронзительные крики мелких птиц. Затем из-за угла дома выбежал Адриан Маколей, с белым лицом, взъерошенными волосами и одним не завязанным шнурком. Он не увидел Флеминга и бросился через лужайку к отцу, восклицая:

— Они снова делают это! Палачи! Сволочи! От-от-отъявленные сволочи, — и он бросился на землю и заплакал. Его отец поднял его с земли и утешал его, будто тот был четырехлетним ребенком, который упал и ушибся, сконфуженно сказав Флемингу через плечо:

— Неподалеку охотятся на куропаток. Это абсолютно выводит его из себя.

— Разве вы не вышли бы из себя, — всхлипывая, воскликнул Адриан, — если бы увидели, как птицы падают вниз окровавленным комком перьев?

С другой стороны стены послышался еще один выстрел, и Адриан закричал от гнева и бессильной ярости. Затем он вырвался из хватки отца и убежал в дом.

— Бедный парень, — сказал Флеминг. — Бедняга.

— Да, полагаю, это одна из точек зрения, — ответил Людовик Маколей с оттенком презрения в голосе. — Но я предпочитаю считать беднягами убийц куропаток.

— Это правда, — ответил Флеминг. — Да, вы совершенно правы. Есть что-то поистине впечатляющее в столь сильном негодовании. Человек, который может так глубоко чувствовать, должно быть несет в себе что-то значительное.

Людовик Маколей странно посмотрел на детектива.

— Вы странная разновидность полицейского, — сказал он. — Еще никто… разве что за исключением одного человека… никогда не говорил о нем ничего подобного. Большинство людей просто думают, что он сошел с ума. Но в нем есть проблеск гения. Однажды он напишет действительно хорошие вещи. Удачно, что он быстро успокаивается после каждого приступа ярости. К завтрашнему утру он совсем забудет об этом.

— Однако охотничий сезон, должно быть, довольно тяжелое время для вас, — сказал Флеминг.