Искра

— Именно опекаете, — раздраженно сверкнул угольками глаз Александр, сминая газетный лист. — Чрезмерно. Не переживайте, я ее не съем.

— Я могу идти, мистер Райдер? — спрятав руки под передник, спросила домоправительница.

— Идите. …Да, миссис Ллойд, это был приказ.

«Мистер Райдер болен, но, слава Триединому, его хворь излечима. Все мы — я, мистер и миссис Ллойд — надеемся, что к лету он полностью придет в себя.

Мистер Райдер много старше…»

…четырнадцать лет все-таки.

«…я для него что-то вроде объекта для исследований, сиделки, сопровождающего и заодно партнер для игры в шахматы».

На самом деле в шахматы мы давно уже не играли. Ни в шахматы, ни в вист, ни в лото. И если первые недели игнорирование со стороны мага радовало, то потом стало как-то… тоскливо. Сутками ходить за миссис Ллойд я не могла, это выглядело глупо, да и валлийке резко стало не до меня — она все время была чем-то занята. Я читала, рисовала, спала, бродила по дому, гуляла в саду и отчаянно скучала, вытаптывая на снегу елочки и снежных ангелов.

Александра ощутимо не хватало. Не поцелуев, конечно, хотя и от поцелуев я бы не отказалась, — краснея, призналась я себе. — От поцелуев и, пожалуй, тесных объятий, в которых я чувствовала себя маленькой и слабой. Но это так, глупости и безрассудство. Куда больше мне не хватало его улыбки, голоса и руки, на которую можно опираться, пробираясь через сугробы. Я даже поймала себя на том, что выскакиваю из спальни, когда маг возвращается с прогулки, и спускаюсь вниз, будто за водой или стаканом молока.

— Добрый вечер, мистер Райдер!

— Добрый вечер, мисс Хорн.

И все.

И опять пустой день, среди книг, нот и рисунков.

И чем дальше, тем больше я чувствовала себя виноватой. Если разобраться, он ведь ничего мне не сделал, я сама ему все позволила, а потом мало, что губы разбила, так еще и наговорила гадостей. Все-таки одно дело пощечина, а другое… вот так.

— Мистер Райдер! — тихо позвала я, стоя на последней ступени лестницы.

— Да? — повернул голову маг. Он вернулся полчаса назад — я видела в окно, и теперь, дожидаясь ужина, грелся перед камином.

— Я хочу извиниться за… за… то, что ударила вас.

— Ничего страшного, — улыбнулся мужчина. — Я сам напросился.

— И все же простите…

Маг кивнул и снова уставился в огонь. Под его взглядом языки пламени вытягивались, превращаясь то в скачущего галопом коня, то в расправившего крылья дракона.

Пауза затягивалась.

— Можно, я тоже здесь посижу? — спросила я.

— Сидите, конечно, — пожал плечами Райдер.

За весь вечер он не сказал мне ни слова, лишь пожелал спокойной ночи перед тем, как подняться к себе. И доброго утра, когда я набралась наглости напроситься с ним на прогулку. Поддерживал под руку, поддерживал разговор, но его вежливости — вежливости, на которую два месяца назад я даже не рассчитывала, — мне вдруг стало мало. Хотелось еще тепла, но как вернуть его, я не знала.

Не на шею же магу вешаться, в самом деле… Вдруг оттолкнет? Я тогда умру от стыда…

Да и разве можно так?

С другой стороны, мы ведь уже целовались…

«Мэри, надеюсь, я не очень утомила тебя своим рассказом. Сейчас я запечатаю письмо, и в ближайшие дни оно окажется на почте Ллавелина, а через две-три недели, если не помешает погода, в Эденбурге.

Остаюсь твоей любящей подругой Этансель Хорн.

Целую, обнимаю,

Тини-Любопытный Нос».

10

Снег хрустел под ногами, как корочка подгоревшего пирога. Хруп! Хруп! — если идти по вытоптанной Райдером тропе. Хр-р-руп! — и по колено в заносах, стоило сделать шаг в сторону. Образовавшийся в подмерзшем насте след не осыпался, чернел дырой, а острые сломы верхушки кололи ноги даже сквозь чулки.

На пустошь опускались сумерки. Густо-лиловые тени выползли из сугробов, траурной вуалью укрыли дом, сад, мост, само небо — бледная луна, не исчезающая даже днем, казалась скорбящей. Хоралы эллиллон тянули что-то заунывное, похоронное, вызывающее не восторженную радость, а тошноту и мигрень.

Один в один к моему настроению.

От равнодушия Александра было больно, как от саднящей раны. Ноющей, горящей, незаживающей. Ты стараешься не тревожить ее — кособоко шагаешь, осторожно садишься, осторожно ложишься, но одно-единственное резкое движение,

…длинные пальцы, ласкающие за ужином ножку бокала.

…поворот головы и широкие плечи, к которым нельзя прикасаться.

…ледяная вежливость вместо бархатного смеха,