Искра

– Одна такая избранная королева есть, – говорит он, водя взглядом по сотням гостей. – На самом деле она присутствует на балу.

Он возводит рукой к противоположному концу залы, и все поворачиваются, увидев, как с трона встает королева Кайла и, согнув ладонь, гордо машет гостям. Она выглядит потрясающе в платье темно-синего цвета, на голове переливается золотая корона, вплетенная в пряди ее черных волос. Я щурюсь, переводя взгляд со знакомой короны на меховую шаль на ее плечах, на ожерелье из ракушек на шее. Оба предметы позолочены.

Это те предметы, которые Мидас прикладывал к моей руке.

– Я рад сообщить, что мы с королевой Кайлой из Третьего королевства решили вступить в брак!

Я хмурюсь. Мидас снова женится, но… я знала. Я знала, и меня это не волновало, потому что… потому что…

Толпа охает и хлопает, и звук шуршит в голове, словно я бегу по сухим листьям, и каждый мой шаг – еще один свист воздуха, еще один шорох и хруст под босыми ногами.

Под босыми ногами, которые несут меня к Слейду.

Сердце замирает, когда мой взгляд замирает на его темной фигуре, стоящей посреди пестрой бальной залы. Он похож на черный как смоль зрачок в центре разноцветной радужки. Слейд не видит меня, но я вижу его, и этого хватает.

Хватает.

Покачивающаяся плывущая лодка моего разума резко останавливается, внезапно притянутая к земле якорем. Я сильнее стискиваю семена одуванчика. Сорная трава перестает кружиться. Порванные кусочки бумаги встают на место. Последняя капля оседает на кончике сталактита.

В груди поднимается пернатая голова, гневный зверь моргает, открывая глаза. И вот теперь она поворачивается, расплавляет крылья, показывая мне хвост, усеянный перьями, которые струятся вниз, как золотые ленты.

Ленты.

Дыхание перехватывает. Спина болит.

Я завожу дрожащие руки назад и провожу пальцами по спине. По ноющей пустой спине.

Помни.

Я помню.

Воспоминания обрушиваются на меня. Это дождевой поток, который заливает мой разум и ревет в ушах. Или, быть может, это гнев, который только что пробудился и, щелкнув клювом с острыми клыками, стряхнул действие дурмана.

Голос Мидаса становится громче, состязаясь с шумом у меня в голове, а толпа глотает его заявление, как овцы, поедающие зерно прямо из его рук. Они не видят, что он не пастух. Не видят зубов хищника.

– Моя сила будет процветать не только в Шестоми и Пятом королевствах, но и в Третьем. Союз с Пятым королевством и помолвка с королевой Кайлой даст нам возможность заботиться о наших людях, а я, как Золотой царь, приведу Орею к Золотому веку!

Раздаются громкие аплодисменты, и Мидас опускает руку, незаметно подав мне знак пальцем. Его сигнал, после которого я должна довершить его напыщенную золотую речь красивой демонстрацией.

Раздаются аплодисменты, и Мидас опускает руку, незаметно указывая пальцем. Его сигнал. Тот, который я должен продемонстрировать, чтобы идеально закончить его милую маленькую золотую речь.

Но я не двигаюсь.

Спустя мгновение он переводит взгляд на меня.

– Золоти перила, – приказывает он, еле шевеля губами, но я все равно просто стою.

Может, это мое фейское наследие помогло выжечь действие росы, а может, что-то другое, но я все равно прорываюсь через оставшийся туман, громко дыша.

На долю секунды лицо Мидаса становится мрачным, а потом он снова смотрит на собравшихся внизу гостей. Что-то говорит, довершая свою речь, льстивыми словами возмещая недостающее представление. Народ смеется над его словами, не замечая, что что-то пошло не так, но у него всегда отлично получалось очаровывать толпу. Очаровывать меня.

Золотое сердце он возмещал красноречивыми словами, и блеск его лжи затмил каждую истину, что я знала.

Мидас отходит от перил, от взирающей на него толпы. Только без посторонних он показывает свои истинные цвета, и это ни черта не золото.

Снова играет музыка, звучат голоса и звон бокалов. Там, внизу, сотни людей. Там, внизу, Слейд. Но здесь, на затененном балконе, только я и Мидас.

Его лоб пересекают линии гнева, он надвигается на меня.

– Аурен, какого черта? Я объяснил, что тебе нужно сделать. Это чертовски просто. Ты уничтожила мою золотую речь! – восклицает он, его карие глаза темнеют, становясь похожими на грязь.

Ненависть – глубинное чувство, цветок, выкопанный из тени. Я вижу ее в его глазах, и, возможно, в моих ее он тоже видит.

– Ты меня опоил. – Обвинение звучит невыразительным тоном, таким же сухим, как высушенные степи. Я и сейчас чувствую липкие лепестки, усеянные темно-красными каплями росы. Они источают на языке приторную сладость. Покрывают сиропом руки и ноги. Заставляют меня забыть.

И хотя в глазах появляется влага, она опаляет огнем.

– Ты меня опоил, – повторяю я, внутри все переворачивается от злости. Я хочу, чтобы Мидас погряз в нем и утонул. – Ты ранил Дигби. – Второе мое обвинение кидается на него и шипит, как море во время шторма, а я плыву прямо в его жестокий гребень волны. – Ты отрезал мои ленты!

Мой голос ломается и срывается, слова скрежещут, как гравий под каблуком. Ноги дрожат от ярости.