Но тут подземный гром грянул сильнее, земля дрогнула от сильного удара; полы и стены колеблются; мать с ужасом летит к знакомой лестнице, но в ту минуту, когда хочет ступить на нее, она с грохотом рухнула, и из зияющей глубины поднялся густой дым, и пыль взвилась столбами. Маркиза чуть-чуть с разбегу не соскочила в глубину, но вовремя вернулась назад и бросилась к другой лестнице; выходов много; вот она у второй – и этой уже нет. Предсмертный ужас охватил ее душу; она не знает, куда ей деваться, но вовремя вспомнила, что есть еще один выход. Она бросается в один длинный, узкий коридор, в конце которого была узкая витая лестница в стене: она вела в нижний этаж. Маркиза бежит с отчаянной скоростью и с трепетом прижимает к себе младенца; за ней обваливаются потолки, стены шатаются больше и больше. Едва сбежала она в нижний этаж и успела дойти до окна, которое выходило на террасу, новый подземный удар потряс всю землю, и казалось, она распадается, потолки и крыши обвалились, от прежнего великолепного дворца осталась груда камней.
Несчастная мать успела выскочить в окно; ее задело по голове куском падавшего карниза; кровь бежала по лицу ее, но она, не помня себя, не чувствуя боли, бежала по двору; слышала, как за ней всё рушится, чувствовала волнообразное движение земли; добежала до берега пруда посреди сада и без чувств повалилась на землю.
Долго ли она пролежала – неизвестно, но, когда пришла в себя, первое, что поразило ее, – это плач дитяти. Когда она очнулась, то увидела, что при падении своем прижала сына к земле так, что он не мог высвободиться и плакал, потому что ушибся и ему было тяжело. Убедившись, что он здоров, маркиза посмотрела кругом.
Ей было жарко от пламени, которое стояло над дворцом и дожигало то, что еще оставалось после землетрясения; некоторые деревья в саду сгорели; повсюду дым, смрад и удушливый жар. Но посреди картины истребления в душе маркизы проснулось чувство глубокой благодарности. Она бросилась на колени и со слезами благодарила Бога за свое чудесное спасение и спасение своего дитяти. Потом успокоила его, обмыла кровь у себя с лица, завязала себе платком голову, потому что кровь еще лилась, взяла малютку на руки и пошла отыскивать или выход из сада, или место, где можно было бы переждать пожар.
Земля не колебалась более, только под ней всё еще слышался гул, и она изредка вздрагивала. Ветер свистал с ужасной силой. Маркиза с трудом передвигала ноги; она истомилась от напряжения, от двух обмороков и от большой потери крови. Она пошла к одному выходу из сада, но навстречу ей – дым и пламя от соседнего дома; в другом месте груда еще не остывших и тлевших развалин загораживала ей дорогу и так далее. Куда она ни направлялась, везде что-нибудь загораживало ей выход. Она была как на острове посреди пылающего моря огня.
Жар становился нестерпимым; несчастная женщина не знала, чем защищать дитя; наконец вспомнила о земляном подвале, в котором прятали земледельческие орудия; она поспешила туда и в его сырой глубине нашла защиту от пылавшего кругом пожара. Она просидела тут несколько часов; сын ее, утомленный плачем, уснул; она скинула с себя часть одежды, укутала малютку, подложила под его голову травы и положила его на землю.
Альфонс уже несколько раз просил есть, и, когда он уснул, первой мыслью ее было: нельзя ли где-нибудь найти съестного. Она пошла ходить по саду, нашла с пяток спелых апельсинов да две груши и принесла их в свой земляной подвал. Пожар всё еще продолжался, но подземные удары и сотрясения прекратились.
Плоды на этот день утолили голод маленького Альфонса; мать его надеялась, что к утру пожары уймутся и можно будет попытаться выйти из сада и поискать маркиза, который теперь, может быть, тоскует и плачет о них как об умерших. Ночь для маркизы прошла бессонная, в тревоге и печали: маленький Альфонс озяб и плакал. Наутро мать дала ему последнюю грушу, оделась, взяла его на руки и пошла ко дворцу, надеясь через него выбраться на улицу; но тут с одной стороны лежали такие груды камней, что по ним не было возможности сделать и шагу; с другой стороны еще курилось, раскаленные обломки лежали огненной грудой, и зола едва прикрывала уголья.
«Нет, здесь нет выхода», – подумала маркиза и печально пошла искать другой выход.
Беспокойство ее возрастало; Альфонс плакал. Она медленно шла вдоль развалившейся ограды сада и отыскивала, нет ли где выхода. Наконец в одном направлении она не увидела огня, только лежали развалины. Маркиза вернулась назад к пруду, напилась воды, напоила сына, сорвала ветку с незрелыми апельсинами и пошла.
Путь пришлось ей выбрать невообразимо трудный: на каждом шагу надобно было карабкаться на груду камней, или перелезать через стену, или пробираться между наклонившимися и нависшими камнями, которые с каждой минутой могли обвалиться и раздавить ее своей тяжестью.
Она никак не могла отыскать знакомой улицы: все были до того завалены и искажены, что ни одной нельзя было узнать.