При императоре римском Валенте, последователе еретика Ария, было множество православных христиан в городе Едессе в Месопотамии. Император, жестокий враг православных, приказал запереть и запечатать у них все храмы. Но верные дети Церкви по воскресным дням собирались за городом и там совершали свое богослужение. Император, наученный еретиками, приказал умертвить всех православных, которые соберутся за город и будут совершать богослужение. Городской префект (начальник) Модест тайно уведомил православных о предстоящей им опасности, советуя им не делать никаких собраний. В следующий воскресный день, к крайнему удивлению Модеста, собрание православных было так многочисленно, как никогда еще не бывало. Префект получил приказ немедленно отправиться туда с войском, чтобы предать смерти мужественных исповедников веры православной. Проходя по городу, он увидел бедную женщину, которая, держа на руках малолетнего сына, с поспешностью выбежала из дома, оставив незапертыми двери, и торопливо пробегала ряды воинов. Модест приказал остановить ее.
– Куда ты бежишь так поспешно? – спросил ее префект.
– Бегу туда, – отвечала женщина, – где собрались православные.
– Разве ты не знаешь, что я послан предать смерти всех, кого застигну там?
– Знаю, – сказала женщина, – для того-то я и спешу, чтобы не упустить случая потерпеть мученичество.
– На что же несешь с собой малолетнего сына? – Чтобы и он был участником того же блаженства, – отвечала мужественная христианка и с поспешностью побежала вперед.
Модест, пораженный таким мужеством, тотчас возвратился во дворец и убедил императора отменить свой жестокий приказ.
Няня
И.С. Тургенев
Лизу сперва испугало серьезное и строгое лицо няни, но она скоро привыкла к ней и крепко ее полюбила. Агафья с ней не расставалась. Странно было видеть их вдвоем. Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком на голове, с похудевшим лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее на маленьком креслице сидит Лиза и трудится также над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, чтó рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие Пречистой Девы, жития отшельников, угодников Божиих, святых мучеников и мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях; как спасались, голод терпели и нужду; сильных не боялись; Христа исповедовали; как им птицы небесные корм носили и звери их слушались; как на тех местах, где кровь их падала, цветы вырастали. Агафья говорила так важно и смиренно, точно она сама чувствовала, что не ей произносить такие высокие и святые слова. Иногда она будила Лизу рано на заре, торопливо ее одевала и уводила тайком к заутрене; Лиза шла за ней на цыпочках, едва дыша; холод и полусвет утра, свежесть и пустота церкви, осторожное возвращение в дом, в постельку, – всё это потрясало девочку. Агафья никогда никого не осуждала и Лизу не бранила за шалости. Когда она бывала чем-нибудь недовольна, она только молчала, и Лиза понимала это молчание.
История одной иконы
Из журнала «Детский отдых»
Люблю я старинные семейные иконы! Сколько слышали они молитв, сколько видели слез, переходя из рода в род; сколько раз умирающие родители передавали их детям с последним благословением, и часто к этим живым воспоминаниям предков относятся трогательные предания. Есть и у меня икона, перед которой я молилась еще ребенком, – икона Иоанна Воина. Угодник Божий стоит с копием в руке, и темный его лик резко отделяется от позолоченной ризы. Нам внушали с детства особое уважение к этому изображению воина Христова и рассказывали не раз, по какому случаю оно было написано.
Г-н Норов, один из родственников моего дедушки, Александра Борисовича Новикова, обещался соорудить церковь и в продолжение многих лет откладывал на ее постройку часть своих доходов. Многочисленная родня Норова смотрела на его обет как на общее дело, и каждый жертвовал свой посильный вклад на церковь. Наконец необходимая сумма была пополнена, и Норов уже собирался приступить с помощью Божией к благому делу. Деньги его хранились в шкафчике, стоявшем в спальне жены. Никто не переступал через порог этой комнаты, кроме самих хозяев дома и доверенной женщины, которую звали Анной.
Всё родство готовилось к торжественной закладке храма. День был назначен, когда Норов, бледный и расстроенный, приехал к моему дедушке.
– У меня беда, Александр Борисович, – сказал он, входя, – украли вчера церковные-то деньги.
Дедушка всплеснул руками.
– И мы знаем вора, – продолжал Норов, – вообрази: наша Анна.
– Быть не может.