– И нам не верилось, да улики налицо. Ведь уж сам знаешь, что мы Анне все доверяли. Послал я ее вчера поутру вынуть бумаги из шкафчика и по этим бумагам сводил счета. Вечером я их проверил еще раз и хотел положить счетные книги в ящичек. Отпираю его и вижу: выдвинут немного ящик, где деньги лежали; глядь – а ящик-то пустой. У меня просто в глазах позеленело. Я сейчас за Анну принялся – ну, разумеется, знать, говорит, не знаю. А кто же мог, кроме нее? Рассуди ты сам. Она уверяет, что забыла запереть спальню, когда приносила поутру бумаги. Так как же, спрашиваю, она была заперта, когда я пришел вечером? Я, говорит, уже после обеда хватилась, что дверь-то не на ключе, тогда и заперла. Клянется, божится, а, как ни говори, кроме нее, некому.
– Как знать, – заметил мой дедушка, – мало ли что бывает? Я за Анну готов поручиться. Не обижай ее, не бери греха на душу.
– Ты думаешь, мне самому-то легко? Ты знаешь, как мы Анну любили. Жена, бедная, плачет, да делать нечего: вора при себе держать не станешь.
– А что же ты думаешь с Анной сделать?
– В степное имение ее отошлю.
– Ей, не греши! – повторил мой дедушка. – Да что же она сама-то говорит?
– Разливается-плачет. Ни на кого, говорит, показать не могу, а не я. Хочет она отслужить молебен Иоанну Воину: за меня, мол, угодник Божий заступится. Просит, чтоб все за нее помолились. А уж мне следует больше всех молиться, коли я точно на нее грешу; может, Господь и откроет истину ходатайством Своего угодника. Завтра поутру пригласил священника. Не придешь ли ты?
– Непременно, – отозвался дедушка.
– А теперь я объеду наших, – продолжал Норов, – ведь вы все вносили вклады на эту церковь, пусть и помолимся вместе.
На другой день приехал священник, который и начал служить молебен Иоанну Воину.
Вдруг среди молебна раздался звук тяжелых шагов, и повар, пробравшись сквозь толпу, подошел к одному из гостей и сказал ему вполголоса:
– Батюшка, Нил Андреевич, ваш человек умирает, вас к себе просит.
– Как – умирает? Да где он?
– У меня в кухне.
Нил Андреевич вошел в кухню, Больной лежал бледный и изнеможденный на полу. Нил Андреевич к нему нагнулся.
– Батюшка, – проговорил тот слабым голосом, – простите меня Христа ради и развяжите мою грешную душу: я украл деньги.
Нил Андреевич взглянул на повара и сказал почти шепотом:
– Он бредит.
– Нет, – начал опять Иван, – я в памяти; я украл деньги: вот меня угодник Божий и карает. Умираю. Хоть бы христианский долг исполнить да пред Анной повиниться.
Он переводил дух с трудом, однако начал рассказывать, как его попутал грех; но барин, убедившись, что он действительно в памяти, перебил его словами:
– Бог тебя простит! Успокойся, я сейчас приглашу к тебе священника.
Вот в чем состоял рассказ виновного. Накануне Нил Андреевич Новиков обедал у Норовых, а Иван его сопровождал, так как в то время выезжали не иначе как в карете, заложенной четверней, и с лакеем, а для праздничных визитов (посещений) их требовалось два. В обычный час люди пошли обедать, и Иван за ними. Проходя мимо спальни, которую Анна забыла действительно запереть, ему вздумалось заглянуть в эту комнату, отлично убранную, по рассказам норовской прислуги. Он любовался в продолжение нескольких минут роскошью, окружавшей его, и вдруг смутил его лукавый. Пришло Ивану на мысль попользоваться чужим добром. Спальня была в конце длинного коридора, так что можно было заслышать издали приближавшиеся шаги и объяснить свое присутствие здесь чувством любопытства, которое его действительно туда завлекло. Это соображение пришло ему мгновенно в голову. Он бросился к столу и выдвинул ящик, в котором ничего не нашел, кроме ключа. Иван всунул его наугад в замок шкафчика и повернул. Замок щелкнул, рука вора дрожала, и кровь бросилась ему в голову; но, не давши себе времени одуматься, он выдвинул первый попавшийся ему ящик и схватил лежавший в нем бумажник. Затем он сунул его в карман, запер шкафчик, положил ключ на место и выбежал из комнаты.
Нил Андреевич, выслушавши признание своего слуги, вернулся в дом, когда молебен уже отошел и все прикладывались к иконе.
– Анна, – воскликнул он, входя быстрыми шагами, – услышана твоя молитва: вор нашелся.
Анна воскликнула и упала на колени пред образом.
– Заступился великий угодник, – молвила она сквозь рыдания, – заступился! Выручил мою сиротскую головушку!
Поднялась общая суматоха: иные окружили Нила Андреевича, другие бросились к Анне, обнимали и поздравляли ее. Хозяева дома подошли к ней, и Норов поклонился ей, промолвил:
– Прости меня, Христа ради, обидел я тебя.
Она просила, чтобы был отслужен немедленно благодарственный молебен, но Нил Андреевич объявил, что надо повременить, потому что Иван желает повиниться перед ней и просит священника пойти за Святыми Дарами.
Но Иван оправился. Исповедавши свой грех и приобщившись, он почувствовал немедленное облегчение. Барин не наказал его за проступок, говоря, что наказание взял уже на себя угодник Божий.