– Твоих братьев можно спасти, – сказала волшебница, – но хватит ли у тебя на это духу и терпения? Ты знаешь, что вода мягче твоих нежных рук, а между тем она шлифует (делает гладкими) камни; но вода не чувствует боли, которую почувствуют твои пальцы; у нее нет сердца, она не испытывает той горести, уныния и тревоги, которые тебе придется вынести. Видишь ли в моей руке крапиву? Такая же крапива растет вокруг пещеры, где ты спишь: только она и та, что растет на могилах кладбища, годится тебе; не забудь этого. Этой-то крапивы ты должна нарвать, несмотря на то что твои руки покроются жгучими пузырями. Потом растопчи ее ногами, и тогда ты получишь лен; из него сплети одиннадцать панцирей (рубашек) с длинными рукавами; когда сплетешь, накинь их на одиннадцать лебедей – и колдовство спадет с них. Помни только хорошенько, что ты не должна ни с кем говорить ни слова с той минуты, как начнешь эту работу, до тех пор, пока не кончишь; первое слово, которое ты произнесешь в это время, пронзит как нож сердца твоих братьев. От твоего молчания зависит их жизнь. Помни всё это.
И с этими словами волшебница тронула руку Элизы крапивой; точно огонь коснулся девушки, и она проснулась. Было уже совсем светло, и подле самой ее постели лежала ветка крапивы, совершенно похожая на ту, которую она видела во сне. Тогда Элиза упала на колени, поблагодарила Бога и вышла из пещеры, чтобы приняться за свою работу. Нежными руками начала она срывать крапиву, которая жгла ее как огонь; большие пузыри горели на пальцах девушки, но она с радостью сносила эти мучения при мысли, что может спасти братьев.
После захода солнца пришли братья; они испугались, увидя, что их сестра не говорит ни слова. Но, взглянув на ее руки, они поняли, какую жертву она приносит для них; младший заплакал, и там, где на ее руки падали его слезы, девушка переставала чувствовать боль, и с ее руки стали исчезать жгучие пузыри. Ночь застала ее за работой; она не хотела успокоиться, прежде чем спасет братьев. Весь следующий день в то время, когда лебеди летали, она сидела совершенно одна, но никогда ей не казалось время таким коротким. Один панцирь был уже готов, и она принялась за другой и жгла всё сильнее и сильнее свои руки.
Однажды король той страны, охотясь в тех местах, случайно увидел Элизу, полюбил ее, и она его полюбила, и он женился на ней. В королевском дворце Элиза продолжала свою работу и не говорила ни слова. Король сначала любил Элизу, но его очень огорчало, что она немая. Потом он стал думать, что она колдунья, потому что никак не мог понять, для чего королева плетет из крапивы да еще и рвет ее на кладбище. Элиза не могла оправдываться, потому что первое ее слово должно было убить ее братьев. Тогда королевские судьи, невежественные и суеверные, решили сжечь ее, как колдунью, на костре.
Из великолепных королевских залов повели Элизу в темную, сырую темницу, где ветер свистел сквозь решетку; вместо бархата и шелка ей дали тот пук крапивы, который она набрала в последнюю ночь: это должно было служить ей изголовьем, а вместо одеяла принесли ей жесткие, жгучие панцири, выпряденные ею. Но лучшего подарка ей не могли сделать: она снова принялась за работу и молилась Богу.
Вдруг вечером у самой решетки тюрьмы послышалось хлопанье лебединых крыльев; это был младший брат. Он нашел сестру, и она зарыдала от радости, хотя знала, что эта ночь станет, может быть, последней в ее жизни. Но утешала себя тем, что работа ее была почти окончена и что братья были здесь. В эту ночь она должна была закончить свою работу; иначе всё то, что она испытала: боль, слезы, бессонные ночи, – всё должно было пропасть даром. Маленькие мыши бегали по полу и, желая хоть немного помочь, притаскивали ей крапиву, а дрозд сел на решетку окна и пел как только он мог веселее, чтобы ободрить ее.
До рассвета еще оставался час, когда одиннадцать братьев подошли к воротам дворца и потребовали, чтобы их провели к королю. Но король спал, и никто не смел разбудить его. Братья просили, угрожали, так что наконец король вышел и спросил, что значит этот шум. Но в эту минуту взошло солнце, и братьев не стало, только одиннадцать диких лебедей пронеслись над замком.
Толпы народа шли из городских ворот; все хотели видеть, как будут жечь колдунью. Старая кляча везла телегу, на которой сидела она, одетая в саван из грубой холстины; чудные волосы ее были распущены, щеки бледны, губы тихо двигались, а пальцы всё плели зеленый лен. Даже на пути к казни она не переставала работать: десять панцирей лежали у ее ног, одиннадцатый она плела. Народ издевался над ней и говорил: «Смотри-ка, как эта ведьма бормочет. Небось молитвенника у нее нет в руках, а всё эта проклятая работа; разорвем-ка ее на куски…»