Искра и Тьма (СИ)

Унэг бился слепо, исступленно, разя мечом направо и налево. Он ничего не слышал и не видел — глаза заливала чужая кровь, а может, и своя — он не знал. Он чувствовал лишь, как его палаш мягко рассекает плоть либо с визгом проносится по латам, натыкается и на мгновение застревает в деревянных щитах. Каким-то чудом вражеские удары падали мимо, ибо он практически не защищался, не сторонился смерти, машинально прикрываясь лишь небольшим круглым щитом. Эдаар угрожающе ржал, вскидывался на дыбы, топтал копытами упавших всадников, перепрыгивал через бьющихся в агонии лошадей. Верный конь словно слился с хозяином в одно целое, служившее только одному — без конца убивать, убивать, убивать.

Наконец Унэг услышал голос Тумура, прокричавшего ему в ухо:

— Скачи назад, Унэг, в резерв. Возьми сзади пару-тройку сотен лучников, всех, кто там есть, и обходи правый фланг. Мамат убит, его воины готовы удариться в панику, — чую, там действуют люди этого чертового Эллака. Давай, Унэг, я надеюсь на тебя.

Унэг не сразу понял, что ему сказал Тумур. Оглянувшись вокруг с безумным видом, он осознал, что окружен своими, что неприятель вовсе не так страшен, что трус Талгат наверняка уже бежал, так как с самого начала не верил в победу, не верил, потому что был брошен всеми своими союзниками, недовольными вызывающим поведением выскочки Эллака-младшего и попавшего под его влияние Талгата.

Если бы не клан Эллака, жалом вонзившийся в правый бок, битва была бы практически выиграна. Тумур не мог повернуться и ударить по ним — впереди стояли не сломленные до конца воины Талгата — отборная часть кешикаi мятежника. Им не нужен был вождь. Взращенным на войне, впитавшим вкус крови сызмальства кочевникам не нужен никто, — только битва, экстаз смерти, разрывающаяся плоть, вываливающиеся внутренности, ломаемые кости, вылетающие зубы…

Тумур повторил приказ и, убедившись, что его слова наконец дошли до друга, тут же ускакал. Унэг помчался назад. Проносясь сквозь строй всадников, стоявших чуть позади, в резерве, он не проронил ни слова, — воины и так все поняли, спешно разворачиваясь вслед за ним.

И, когда он, во главе четырех сотен лучников, мечников, копьеносцев мчался вдоль кружащихся в беспорядке задних рядов, стремясь окружить несгибаемый клан, на поле битвы внезапно налетела позабытая всеми песчаная буря.

Она обрушилась стеной, оглушив обе армии, на какое-то время застывших в недоумении. Отряд Унэга также остановился. Люди закрывались от больно бьющего в лицо песка. Но первый, самый густой шквал пролетел, а за ним пришла вихрящаяся масса пыли, в которой постепенно проступила знакомая картина хаоса битвы.

Не медля ни секунды, Унэг ринулся вперед, увлекая остальных. Через несколько минут бешеной скачки в мутном мареве бури, глотая вместе с потом треклятый песок, скрипевший на зубах, Унэг ударил в бок неприятелю, осыпав его градом стрел.

Закипел бой. Воины клана Эллака (если это действительно были они) сначала растерялись, попятились, но потом сомкнули строй — в ход пошли копья. Унэг рвался вперед, намереваясь пробиться сквозь их ряды, ибо видел, что линия врага тонка — максимум в два человека. За ними мелькало бегущее… уже бегущее войско Талгата.

И вот правый фланг пробит. Армия Талгата окончательно смешалась, но на поле битвы находилось еще немало смельчаков, готовых биться до смерти. Унэг теперь просто убивал пребывавших в смятении талгатовцев — пеших, раненых, конников и лошадей, волочивших за собой запутавшиеся в стременах трупы.

Послышался странный, противный низкий звук, и кто-то рядом радостно воскликнул: «Повелитель! Повелитель здесь! Он успел!». Звук повторился, и Унэг вспомнил — то был боевой рожок болотников Яруна.

Он остановился, вытер ладонью окровавленное, вспотевшее, запыленное лицо. Вздохнул.

Он дико устал.

Буря продолжала кружиться в долине безымянного ручья, словно танцовщица. И в ней парила черная точка. Присмотревшись, Унэг похолодел.

То был ворон.

Кто-то — во вздыбившейся пыли, покрывшей желтоватой мутью небо, Унэг различил лишь темный силуэт — разрезал подпругу, и тотчас он почувствовал, что падает вместе с седлом. Падение в бою — все равно что нож в спину. Помня об этом, Унэг вскочил, встал в боевую стойку и рассек воздух палашом. Пустота.

Пыль оседает. Медленно, словно нехотя.

Тишина.

Только сейчас он понял, что не слышит шума битвы. Вокруг — тишина, и слепое солнце, похожее на кусок масла, тающий на жаровне. Унэг растерялся, даже запаниковал. Он попятился, пытаясь разглядеть что-нибудь в вихре песка. Наткнувшись на кого-то, поднял голову и увидел всадника, застывшего, точно камень; рука с копьем замерла на взмахе; на напряженном лице повисли, словно капли древесной смолы, ручейки пота. Напротив еще одно изваяние — щит раздроблен, шлем помят, зазубренный меч выпадает из окровавленной руки. Он ведь еще юноша, и он напуган и истощен, перекошенный рот выбросил густые, как молоко, слюни.

Тишина. Нескончаемо долгая, плотная.