— Ты шумишь, как медведь. Тебя любой лучник застрелит, даже в кромешной тьме.
Тумур подошел к Унэгу и тепло пожал ему руку.
— Где ты пропадаешь? — поинтересовался он. — Байбаковii ловишь? Себе на ужин?
— Нет, — ответил Унэг. — А что привело сюда тебя, да еще и ночью?
— Хочу поговорить с тобой, друг. Я ждал тебя весь день. Только ты один еще не сказал своего слова. Но давай присядем.
— Ну? — спросил Тумур, после того как они уселись.
— Не понимаю, что ты хочешь услышать?
— С кем ты?
— Ты знаешь ответ.
— Да… — Темник рассеяно пригладил волосы. — Вот и я тоже… не могу. Мерген мне не нравится. Не нравится, хоть убей. Но он будет ханом. Все уже заверили его в своей верности — Аюн, Пурхан, Ба́гша, камыкский хан Байрак, посол шухенов, как его там… ну и Талгат, конечно… все, кроме Урдуса.
— Этого следовало ожидать, — сказал Унэг.
— Да, он так и не простил Мергену убийство дочери. Хотя… она и правда была падшей женщиной, но разве отцовскому сердцу прикажешь?
— Точно.
— Унэг, друг, мы умрем. Уже послезавтра, как только аксакалы поднимут этого шакала на белом одеяле и преподнесут ему меч Хуура, мы будем болтаться на виселице, рядом с теми ублюдками там, внизу. Он не даст Барху ничего, он убьет его, а вместе с ним и нас.
— Это судьба.
— Да ты что, смеешься?! — Тумур хлопнул себя по коленям. — Надо найти выход!
— Присягнем Мергену. — Унэг излучал спокойствие.
— Нет.
— Тогда пойдем завтра утром к Урдусу и все обсудим.
— Мудрые слова, друг. Так и сделаем.
Стоянка Урдуса находилась в стороне от лагеря ванов. Несколько хмурых всадников с копьями охраняли два десятка повозок, поставленных в круг.
Урдус был худым мужчиной средних лет, с пухлыми губами и вопросительным выражением на вытянутом дряблом лице, из-за чего производил впечатление глуповатого человека. Он лично разлил чай из закопченного медного котелка в пиалы и раздал гостям, рассевшимся на сплетенном из ивы коврике, — Тумуру, Берюку и Унэгу.
— Вы правильно сделали, что пришли ко мне. — Урдус говорил быстро и невнятно, так что гостям приходилось все время прислушиваться. — Не все так плохо, как кажется.
— Не вижу ничего хорошего в нашем положении, — буркнул Тумур.
Узкие двустворчатые двери открылись, и в юрту вошла молодая женщина, неся поднос с выпечкой.
— Кушайте, гости дорогие! — сказал хозяин. — Баурсаки моей младшей дочери Сонай чудо как хороши!
— Благодарю. — Тумур попробовал один. — Ближе к делу.
— Да-да! — Урдус отпил из чашки и поморщился. — Горячий… Так, во-первых, у меня десять тысяч конников, а у вас сколько?
— Сколько-сколько? — переспросил Тумур.
— Он сказал, десять тысяч, — буркнул Берюк, сверля взглядом Сонай.
Тумур фыркнул.
— Не преувеличивай, дорогой Урдус. У тебя никак не больше тысячи.
— Ладно, тысяча, — со вздохом подтвердил Урдус.
— У меня верных мне… тысячи… две, может, больше, — призадумавшись, сказал Тумур.
— Верные? Это точно? — с сомнением поинтересовался Урдус.
— Вернее не бывает, — сказал Берюк, жадно поглощая баурсаки.
— Ну вот! — Урдус довольно хлопнул в ладоши. — Уже кое-что!
— Этого мало, — отрезал Унэг.
— Соглашусь с тобой, уважаемый, — кивнул Урдус. — Но вы забыли о старейшинах. Скажите мне, что они?
— Мой отец, Ми́ху, — отвечал Тумур, — в бешенстве. Он каждый день упрекает меня в бездействии.
— И остальные тоже не в восторге, уж поверьте мне! — воскликнул Урдус. — Этот говнюк Мерген натворил дел! Он наплевал на все обычаи! Обещал курултай в пятидесятый день после смерти Хайсы-хана, а до него осталось всего ничего! Тридцать дней прошло! Послушайте меня внимательно. Соберем сейчас же аксакалов и обсудим. Если мы все будем правильно говорить завтра вечером на Белесе, можем еще склонить чашу весов в нашу сторону!
— Если бы Барх хоть что-нибудь делал, кроме кусания собственных ногтей! — проворчал Берюк.
— Сам себе удивляюсь, — сказал Урдус, — зачем я поддерживаю этого юношу? Видят духи, он недостоин быть великим ханом. Но лучше он, чем собака Мерген.
— Да, выбора нет, — покачал головой Тумур. — Говорят, Шайтан поклялся меня убить.
— Не тебя одного! — воскликнул Берюк. — Но я убью его, клянусь, каким бы хорошим бойцом он ни был. А если не я, то Унэг. Против Унэга в бою, — тут Берюк похлопал воина по плечу, — никто не устоит, уж я-то знаю!
— Помню, помню, Берюк-гай! — засмеялся Урдус. — Крепко же тебе тогда досталось!
— Но я все-таки сломал ему нос!
— Ладно, — серьезно сказал Урдус. — Унэг-гай отличный и непобедимый воин, но его умение завтра нам вряд ли поможет. Не будем терять время, уважаемые.
Спустя полчаса все четверо, сопровождаемые тремя воинами Урдуса, направились к юрте Тумура. По пути им пришлось проезжать мимо стоянки Талгата — наиболее ярого сторонника Мергена. Семеро всадников ловили на себе злые взгляды.
Внезапно дорогу им преградил горбатый парень. Недоброжелательно глядел его единственный глубоко посаженный глаз с черным зрачком. Другой отсутствовал — на его месте красовалась ужасающая дыра. Почерневшая и засохшая кожа со множеством мелких, узловатых морщин обрамляла глаз. В руках этот странный человек держал кинжал.