Искра и Тьма (СИ)

— А я скажу вам, преподобный Клеомен, — парировал Мечеслав. — Лев, вот кто должен был быть и на великокняжеском троне, и на священном. Лев — или убитые им Игнатий, Глеб, Василько и Антоний. Я уж не говорю о Романе, умершем во младенчестве. А я — и самый младший, и самый нелюбимый. Не зря ведь я Мечеслав: батюшка презирал вересские имена.

— Что вы такое говорите, ваше величество! — воскликнул Клеомен. — Все эти слухи о братоубийстве! Как вы можете?!

— А что, не так было?

— Не знаю, что ответить. Грешно об этом за столом…

— Вот и не будем ссориться, ваше святейшество. На носу праздник. Первый урожай…

— Которого нет, — подметил Андрей, морщась от ноющей боли в левой ноге. Она, в отличие от руки, как-то работала, но при этом постоянно болела. — Что же мы будем класть на алтари? Крапиву вместо снопов пшеницы? А может, пустые миски горожан, в знак скорби и голода? При этом все вместе дружно вознесем хвалу господу за милость и поклонимся всем трем его ипостасям…

Клеомен с перемазанными жиром губами застыл, не дожевав.

— М-да… — Мечеслав озабоченно погладил окладистую бородку. — Все так, все так. Мы в окружении. Везде враги, всюду.

Андрей отдался гневу. Его раздражало нытье отца, бесило притворное благочестие вертлявого лицемерного святоши, столь активно уплетавшего гуся. Пусть послушают.

— Давайте подведем итог, — сказал Андрей, пристально и нахально уставившись на священника, — насколько это было возможно с лицом, искаженным гримасой боли. — Как известно, тремахский император Аптомах Старыйvi лет триста назад решил ввести новую веру взамен устаревшей. Их старые боги: бог Земли Каян, бог Небес, Молний и Грома Даит и бог Смерти Прах — были объединены в одного бога: единого, неосязаемого, непостижимого, коего, значит, можно понять и почувствовать его благодатную силу через три всем известные сущности. Отец Милосердный, Отец Карающий и Отец Земной. Иньяр, Мизера и Терра.

Клеомен успокоился, скрестил руки на груди и внимательно слушал. Мечеслав украдкой посмеивался.

— Все вы знаете, — продолжал княжич, — что Аптомах, ничтоже сумняшеся, объявил тремахов богоизбранным народом, все остальные же, стало быть, превратились в изгоев и рабов и, что естественно, подверглись гонениям и истреблению.

— Какой же, однако, вы… умный. — Клеомен явно хотел сказать что-то другое, но вовремя сдержался.

— Вижу, вам нравится мой рассказ. Так продолжалось много лет. За это время в империи произошел церковный раскол, так как продолжать в том же духе означало уложить себя в могилу. Новая церковь простерла милость бога над всеми подвластными тремахам народами.

— Но ведь это правда, ваше святейшество, — сказал Мечеслав, успокаивающе похлопав принципара по руке. — После смерти Аптомаха империя начала терять свою власть. Вспомните предка нашего Всеслава, который просто люто ненавидел тремахов. И виной этому была, смею заметить, именно благословенная церковь Триединого бога вкупе с Молниями Девы-воительницы.

Клеомен ничего не ответил, продолжая хмуриться, и, покусывая губы, что-то бормотать себе под нос.

— Слава богам, — последнее слово Андрей выделил, — безумец Карл окончательно добил этого давно гниющего зверя — Треару. Мир избавился наконец-то от своей не в меру заботливой мамаши. Живут тремахи потихоньку на задворках, и хорошо бы, только вот у нас под боком уродился новый Аптомах — имя же ему Блажен. Всеслав, верно, перевернулся в могиле — такого потомка заиметь! Блажен сжег памятники нашим исконным вересским богам и вернул трехликое чудище. Даже создал отряд «божьих воителей» — все как у тремахов! И все возрадовались! Разорил добрый древний Дубич, разорил и еще много кого. Те же алары или равногорские кланы до сих пор скрежещут зубами при любом упоминании о Воиграде… В конце концов, видно, возомнив себя новым Адрианом-завоевателем, Блажен напал на умирающую Треару — своего кумира и учителя. И получил по шапке, после чего все растерял.

Князь замолчал. Клеомен, казалось, готов был заплакать.

— Результат правления деда очевиден: мы в окружении ненавидящих нас соседей, причем таких же вересов, как и мы, — упрямо продолжал Андрей, уставившись на пустую тарелку. — У нас нет ничего, кроме Кремля, за пределами которого нищета. Даже во дворце нашем пустота, даже слуг не хватает. Все бегут. В тот же Дубич.

Клеомен встал. Руки его дрожали.

— Я… я скажу вам одно, — срывающимся голосом воскликнул он. — Что бы вы ни говорили, я искренне верю в моего бога. Я не повинен ни в одной смерти, и на моих руках нет крови.

По морщинистой щеке потекла слеза.

— Вы, ваше высочество, во многом правы, признаю́ это, — продолжил он. — Наш народ на краю гибели. Только, боюсь, ваш гнев вызван не страданиями народа, а уязвленным самолюбием. Ваше величество, разрешите откланяться.

С этими словами Клеомен удалился.

— Посидишь еще? — спросил сына отец, прервав затянувшееся молчание.

— Конечно, — невесело ответил Андрей.

— Ты можешь идти, Матвей, — сказал чтецу Мечеслав. — И вели принести свечи, темно уже.

Матвей низко поклонился и, сунув книгу под мышку, ушел.