— Заткнитесь все! — заорал вдруг Горыня. Он свалился с коня в придорожную траву. Полежал там с минуту, потом с трудом встал. Плюнул — длинная, тягучая слюна повисла на бороде. Вынул меч и, шатаясь, побрел вперед. — Где вы, твари? — ревел он. Меч волочился за ним, буравя острием чернозем.
Горыня подошел к калитке, ведущей в один из дворов; натужно размахнулся и ударил — послышался треск ломаемого дерева. Меч застрял — княжич попытался вынуть его, но оступился и рухнул всем телом на калитку, повалив ее и подмяв под себя.
— Где вы, твари?! Выходите на бой! Выходите! Ну же? Я приму бой! Я… я покажу всем, что я воин…
Он на четвереньках выполз на тракт.
— Я не… я не трус! Слышишь ты?! Сестренка!
Искра вздрогнула.
— Пусть так, — уже слезливо сказал он, усевшись прямо на земле. — Пусть… да. Замышляли. И много чего еще… Да, да! Но ты мне доброго слова никогда не сказала… да я и не заслужил…
«Замолчи, пожалуйста, — Искра заткнула уши, стараясь не слышать его. — Замолчи, не надо, не надо больше!»
— Выходите на бой, твари!..
Девятко, Черный Зуб и Чурбак обходили деревню. Уже был поздний вечер. Черный Зуб держал наготове боевой топор, который он называл бушоганом. Топор приковывал взгляды: рукоять из эбенового дерева, лезвие изукрашено искусно вытравленным рисунком.
— Вот этот дом, — указал Девятко. — Посмотрим, Зуб?
Они остановились перед большим срубом с двухскатной крышей, единственной уцелевшей во всей деревне. Сруб одиноко стоял на уступе, выше всех остальных домов.
— До лесу далеко, — оглядевшись, сказал Девятко. — И до ближайших домов тоже. В случае чего врага, кем бы он ни был, успеем заметить. И будем, значит, бить по нему из окон.
— А не лучше ли переночевать в лесу? — спросил Чурбак.
— Не болтай глупостей. Здесь будем.
— Странный домишко…
— Это их молельня.
— Чего?
— Коренники тут богам своим поклонялись.
Внутри было темно.
— Ничего не видно, — сказал Девятко. — Чурбак, разожги-ка факел.
Факел осветил единственное помещение, занимавшее всю внутренность сруба. Вдоль стен стояли лавки; посередине стол, также окруженный лавками. У стола лежал мертвец.
— О! Вот и первый покойничек! — усмехнулся Чурбак.
Черный Зуб осмотрел мертвеца. Им оказался тучный дядька с густой бородой. Все обратили внимание на его искаженное ужасом лицо.
— Надо бы вынести его отсюда, — сказал Девятко, — и бросить где-нибудь подальше.
— Согласен, — ответил Черный Зуб.
Они волоком потащили труп. Бросив его в овраге, повернули было назад, когда Чурбак крикнул:
— Стойте!
— Чего еще?
Чурбак пугливо заглядывал в овраг, водя перед собой факелом.
— Мне показалось, вроде мертвец закрыл глаза… Моргнул, что ль?
— Брось молоть чепуху, — сказал Девятко. — Пошли.
Горыня сидел на крыльце того самого дома, где два часа назад разбил калитку, и жадно пил воду прямо из своего шлема.
Утолив жажду, он швырнул шлем на землю.
— Где они? — спросил княжич.
— Вон, идут.
Дружина и братья-близнецы столпились у повозок. Искра стояла одна. Доброгост делал вид, что считает вспыхивающие на небе звезды. Злоба шагал в одиночестве. Изредка вынимая меч, размахивал им, словно веткой, при этом так хищно скаля зубы, что становилось страшно. Он владел шкрамашом — аларским двуручным мечом с обоюдоострым лезвием и довольно коротким клинком — всего в полтора раза больше рукояти.
Девятко со спутниками оповестил о себе свистом. Дружина оживилась. Горыня поднял голову, рыгнул, схватившись за живот. При этом у него выступили слезы — то ли от боли, то ли еще от чего.
— Ну что? Готовы? — спросил Девятко. — Идем, что ли? Там на выступе терем — неплохое место для укрытия.
— Эй ты! — рявкнул Горыня, обращаясь к нему. — Иди-ка сюда…
Девятко остановился в двух шагах.
— Ближе, — прохрипел княжич.
Десятник сделал еще шаг вперед.
— Что я вижу? — взглянув исподлобья на него, спросил Горыня. — Ты что, князь? Командуешь тут, что ли? Что молчишь?
Девятко не ответил. Горыня вскочил; пошатнулся и ухватился, удерживая равновесие, за десятника; не без труда выпрямился, притянул его за ворот и посмотрел в глаза.
— Нагло смотришь, пес, — прошипел он. — Нагло. Хочешь показать всем, какое я говно? Так?
Послышался свист — и придорожная березка, шелестя листьями, плавно завалилась. Злоба откровенно враждебно поглядывал в сторону княжича.
Горыня посмотрел вокруг, задержал свой взгляд на Злобе, потом оттолкнул Девятко в сторону.
Искра вновь почувствовала, как кровь приливает к лицу. Она пыталась понять, каково сейчас ее любимому «дядьке» — но десятник, кажется, ничуть не переживал. Кажется… Ее повело к нему, но Буяна, положив руку девушке на плечо, твердо сказала:
— Не надо, княжна. Пусть разбираются сами.
Искра взглянула на служанку. Серьезное смуглое лицо, карие глаза излучают спокойствие. Было в облике Буяны что-то неприступное, даже величественное.
— Хорошо.
И все же Искра, пристально наблюдая за «дядькой», за его напускным равнодушием рассмотрела испуг, затаившийся в сузившихся зрачках. Что-то ей напомнил этот взгляд…
«Да! — неожиданно осенило девушку. — Ведь так смотрят… пленные, невольники».