Искра и Тьма (СИ)

— Ваше величество, не кипятитесь, пожалуйста! Как бы… ведь горные кланы… сочтут оскорблением…

Но Мечеслав ничего советнику не отвечал, а потом и вовсе отмахнулся от него. Глядя на великого князя, Искра невольно залюбовалась им — именно таким, по ее мнению, должен быть любой владыка: высокий, стройный, зрелый мужчина; чело нахмурено, очи горят, и он просто великолепен и неприступен в своем гневе.

Князь поднялся на пьедестал, но на трон не сел. Менелая, едва увидев его, запричитала:

— О муж мой! Огромное горе постигло наш венценосный дом — умер наследник твой, погиб от руки кровожадных дикарей. Я словно чувствовала это, я пыталась спасти его, наше дитя, но жестокость варваров не имела границ! Они хотели принести его в жертву темным силам! И это ты виноват, Авксент! — Советник, до этого едва обращавший внимание на вопли царицы, вздрогнул, испуганно посмотрел на нее, потом на царя, и нервно вытер вспотевшее лицо платком.

— Ваше величество… — начал было он, но Мечеслав жестом велел ему замолчать.

— Убей его! — верещала Менелая, указывая на Авксента. — Он заодно с ними! Убей!..

— Замолчи, женщина! — прогремел голос Мечеслава, и царица осеклась. — Стражники, если она вымолвит хоть слово, заткните ей рот.

Стражники невозмутимо кивнули.

— Сегодня ночью, — начал князь, — случилась трагедия, окончательно убедившая меня в том, что моя супруга Менелая представляет опасность для людей. Ее безумие, которое, по моему глубокому убеждению, является божьей карой за ее прегрешения, достигло предела, следствием чего стала гибель от ее руки ни в чем не повинного ребенка. И этому ребенку не исполнилось и месяца! Менелая жестоко расправилась над ним на глазах у матери — молодой девушки. Свидетелем ее преступления стал я, пытавшийся остановить ее, слуги, а также наша гостья, венежанская княжна Искра. Тело мальчика было сильно изуродовано: сломана грудная клетка (Менелая топтала его сапогом), треснут череп. Авксент, Горыня и другие сановники своими глазами видели тело мальца. В связи с этим я повелеваю: сослать Менелаю в Тракийский женский монастырь в Аларии. Михалко!

— Да, ваше величество!

— Завтра же ты выступаешь. Письмо к настоятельнице монастыря получите от меня вечером. Сейчас заприте царицу в ее покоях и не выпускайте ни под каким предлогом.

— Будет исполнено, ваше величество.

— Ваше величество, выслушайте меня, прошу вас! — взмолился Авксент. — Это скандал! Братья Менелаи сочтут ссылку в монастырь оскорблением. Зная наше тяжелое положение, они даже могут выслать войска. Подумайте хорошенько, чем может обернуться это для нас.

— Я не желаю ничего слышать.

— Но много людей погибнут…

— Значит, мы все умрем! — сказал Мечеслав так яростно, что зал охнул. Авксент, казалось, готов был заплакать. — Уверен, лучше смерть в бою, чем жалкое нищенское существование! Что я должен сделать? Простить Менелаю, пожалеть ее, а несчастную Анею выпороть в угоду ее братьям? Сегодня она убила сына служанки, а завтра кого? Тебя? Меня? А может, и моего внука, если Триединый будет к нам благосклонен? Вы этого хотите?!

— Нет-нет… — согнувшись, словно князь не говорил, а хлестал его кнутом, пробормотал Авксент.

— Решено. Михалко выполнит мой приказ, чего бы это ему ни стоило. У меня больше нет жены. Надеюсь, сыновья меня поймут.

Сказав это, князь спустился с пьедестала и скрылся за дверью позади трона.

Андрей, проводив его взглядом, лишь презрительно ухмыльнулся.

После жуткой смерти младенца прошло четыре дня. Все это время князь сидел затворником в своих покоях — Андрей объявил, что отец приболел.

На следующий день после выступления Мечеслава в тронном зале царица Менелая, напустившая на себя необычайно горестный вид, покинула Воиград в сопровождении доброй сотни молодцев воеводы Михалко. Немногочисленная толпа, собравшаяся в Черном городе, проводила ее гробовым молчанием — сомнительная награда за тридцать лучших лет жизни, проведенных в краю, так и не ставшем ей родным.

Анея попросила отпустить ее домой. Андрей выполнил просьбу и отправил девушку вместе с мужем в отчее село.

С отъездом Михалко воиградское войско, и без того небольшое, сократилось буквально до неприличных размеров. В Кремле осталось двое воевод: Олег — совсем еще молодой воин (у него только-только пробилась борода), командовавший четырьмя дюжинами таких же безусых юнцов, — да Дробуш — скрытный тощий тип, вся дружина которого (а это, по его словам, двести человек) слишком уж сильно походила на разбойников с большой дороги.

Горыня недоумевал, почему же князь не отдаст приказ набрать людей из числа простолюдинов? На это ему отвечали, что, во-первых, народ хвор и нищ — крепких парней среди черни днем с огнем не сыскать; во-вторых, казна, как это ни прискорбно, банально пуста — иногда и кормить воинов нечем. Дружинникам платят медяками, поживы никакой — кто же пойдет на такую службу?

Горыня с неохотой признал это, но не успокаивался и продолжал донимать Андрея (он был здесь, по его мнению, единственным, достойным уважения) расспросами, советами, предложениями.