— Что ты имеешь в виду, о чем догадалась?
Боже, если ее отец узнает, что она исправляла контрольную для одного парня, особенно для того сомнительного типа, он отправит ее в специальный интернат для девушек еще до того, как она сможет объяснить хоть что-то.
Да и какое объяснение она могла бы дать? Извини, папочка. Он был такой знойный.
— Не про тебя. — Его голос был ровный. — Она просто поняла, что я мухлевал.
— Так тебя исключили из команды? Ты отчислен? Да?
— Полторы недели. Она дала мне полторы недели, чтобы идеально выполнить домашнее задание и сдать тест по теме. После этого я могу тренироваться с командой. Если я сдам.
Она уставилась на него.
— Но это же отлично! Ты можешь просто выполнить работу и…
— Это не отлично. — Его голос стал ледяным. — Я даже не могу сделать чертово домашнее задание. Я не сдам тест.
— Но я все еще могу помочь тебе.
Он потянул руку и остановил ее.
— Да? Почему?
Ее дыхание сбилось, воздух метался по ее легким.
— Потому что, потому…
В его взгляде читалась ожесточение.
— Что, тебе хочется сделать очередную отметку в списке добрых дел? Помощь охреневшим учащимся в сдаче теста по математике? Почему тебе просто не наплевать, а, Лэйни?
Она дернулась назад. Его грудь быстро вздымалась и опускалась, и у нее было подозрение, что если она положит ладонь на его толстовку, она почувствует, что его сердце бьется также быстро, как и ее. Солнечный свет уже разливался между деревьями, и капелька пота поползла у нее по шее.
Внезапно он отвернулся и, глубоко выдохнув, провел рукой по волосам, откинув их назад.
— Извини. Дело не в тебе.
Лэйни хотелось положить руку на его плечо, но она не была уверена, как он на это отреагирует. Что он сказал
Ее голос по-прежнему был осторожный.
— Так твои родители были в бешенстве?
— Нет, — его руки обессилели, и он снова засунул их в карманы. Ему нужен был мобильник или что-то еще, чтобы она могла видеть, что он крутит что-то в руках. Он продолжил идти, ничего не говоря, и она поторопилась следом.
— Мои родители погибли, когда мне было двенадцать, — сказал он.
— Извини, — прошептала она.
— Моему старшему брату двадцать один, и он оформил опеку.
Она понятия не имела, что ответить.
Он мельком взглянул на нее.
— Это было пять лет назад, — сказал он спокойно. — Я справился с этим.
Она не могла поверить.
— Так значит, твой старший брат взбешен?
— Он будет взбешен, если узнает. Вчера мы крупно повздорили… по другому поводу.
У нее были ссоры с Саймоном, но ей казалось, что Габриэль не тот тип, который спорит с применением слов, слез и угроз рассказать родителям.
— Нет желания подливать масла в огонь, да?
— Типа того, да.
— Так Ник поможет тебе?
Габриэль заколебался.
— Не думаю, что это случится. — Еще пауза. — Мы с Ником не разговариваем.
Боже, какая боль была в этих словах. Она видела только отдельные кусочки в этой истории, как будто она читала в книжке только первые предложения в каждой главе. Произошло что-то значительное, и она просто не могла собрать эти кусочки вместе.
Он был временно исключен из команды, из спорта, который он обожал, даже Саймон практически молился на Габриэля и его спортивные способности. Он поссорился со своим братом-близнецом, а они, должно быть, были очень близки, так как раньше они незаметно сменяли друг друга, втайне от студентов и преподавателей.
И потом он искал ее в библиотеке. Он хотел поговорить с ней наедине. Он извинился, и она понимала, чего ему это стоило. Он видел ее насквозь, несмотря на всю ее защиту, и оставил совершенно очаровательную запись в ее тетрадке.
Нет, не очаровательную. Честную.
Отчаянную.
Это была не игра. Он действительно хотел, чтобы она позвонила.
Габриэль снова провел рукой по волосам.
— Извини, — сказал он, в его синих глазах была темнота и море эмоций. — Я затыкаюсь. Это была дерьмовая неделя.
Лэйни сделала глубокий вдох.
Затем она шагнула к нему, обвила руки вокруг его шеи и обняла его.
Глава 19
У Габриэля перехватило дыхание, когда руки Лэйни обвили его шею.
В тех условиях, в каких складывалась вся его жизнь, он не удивился бы, обнаружив, что она просто хочет задушить его.
Но она просто обнимала его, ее тонкие руки была сильные, а их разница в росте позволяла положить ее голову ему на плечо.
Он не мог вспомнить, когда в последний раз его обнимали так, как сейчас.
Нет, мог. Та женщина, после пожара. Но причиной ее объятий были благодарность и отчаяние. Не он сам.
Ему следовало бы оттолкнуть Лэйни. Он мог бы отклонить прямо сейчас ее предложение поддержать его и заставить ее страдать так же, как страдал он накануне вечером. Он позволил себе однажды быть ранимым, он не повторит больше этой ошибки.
Но тепло ее тела, и то как оно пробиралось сквозь его толстовку, и запах ее волос у его носа, один из тех фруктовых шампуней, малина или абрикос. И под этим всем что-то очень естественное и свежее, как скошенная трава или нет, сено. Должно быть аромат сена, с фермы.
Это было приятно.
Он должен. Он должен. Последнее, что ему надо в его жизни, это впутаться во что-то еще.