Искра (СИ)

А двор гудел, сходил с ума, интриговал, готовясь к грандиозной королевской свадьбе. Уже были разосланы приглашения всем соседним королям и собственным аристократам. А Дориан на правах почти мужа переехал жить в покои по соседству, хотя и не настаивал (пока!) на близости. А его высочество осаждали толпы родителей красивых мальчиков и девочек с просьбами выбрать будущих любовников. Хорошо хоть на место фаворита никто не метил — уже было известно об интересе его высочества к младшему сыну лорда Цитадели. Дориан больше ничего не говорил жениху по этому поводу, предпочтя заняться набором собственного малого двора. Отец светился от радости, везде появляясь под ручку со старшим герцогом Ваоттиро. Тетушки кудахтали, пытаясь завалить будущих новобрачных советами и подарками. На глазах создавались и рушились новые союзы, планы, конфронтации… А Эдмира все чаще и чаще посещало чувство непоправимой ошибки, которую он вот-вот совершит. Слава богам, хоть друзья не лезли в душу, оставаясь в стороне от всей этой суеты. А, скорее всего, занимаясь собственными проблемами. И Эдмир, много лет пестуя собственный независимый эгоизм, гордое одиночество будущего владыки, внезапно оказался в полной изоляции, не зная, что предпринять, как поступить.

Что же делать?

Что?..

Неужели придется собирать армию против собственного, всегда лояльного к королевской власти лорда?..

…Для Вориндо-рива время потеряло свой смысл. Что там было на верху — день или ночь — больше не имело значение. Отмерять часы по приему пищи было бесполезным занятием: молчаливый тюремщик (всегда один и тот же) приносил миску пустой каши и кувшин воды (слава богам, чистой!) в разное время суток — судя по подвываниям желудка. Еды хватало как раз, чтобы не околеть с голода. По самым приблизительным подсчетам Баррэта, он находился в камере примерно четыре дня. Слишком мало, чтобы обессилеть окончательно и слишком много, чтобы залечить нанесенные в драке раны. Правый бок воина вспух багровой подушкой, от чего было больно дышать — судя по всему, там была сломана пара ребер.

Но Барр упорно, превозмогая накатывающую слабость и боль, заставлял себя двигаться, наматывая бесконечные круги меж приземистых колонн, насколько цепь позволяла. Больше всего бесила невозможность нормально разогнуться. Людям с таким как у него немалым ростом было не место в этом каземате с низкими сводами. За своих же мальчишек воин волновался меньше всего — знал, что их не будут сильно наказывать. Понял уже, все, что случилось — произошло из-за великой любви старших к своим отпрыскам. А вот он так и остался для новой родни чужаком, которого не убили только по одной причине — не знали, как аукнется их связь на младших мужьях.

Но больше всего Баррэта бесила невозможность защитить собственных не рожденных детей. Воин не знал своей матери. По словам покойного отца, он встретил ее в столице. Судя по недомолвкам — женщина принадлежала к довольно знатному роду и была замужем за нелюбимым стариком. Что уж там произошло и как, теперь уже невозможно было угадать. Сам отец был на диво немногословен. Только, как рассказывал брату Гвиур, как-то он появился в Цитадели с новорожденным ребенком на руках, заявив всем, что это его сын. И старательно обходил в разговорах имя неизвестной, произведшей на свет ребенка. Только однажды, в раннем детстве Барр видел покойного лорда Цитадели в совершенно невменяемом состоянии. Проще говоря — банально напившимся. Тогда-то он и узнал, что до отца дошла весть о смерти его возлюбленной. Но даже в великом подпитии ныне покойный граф не назвал сыну имени матери. Так для Барра и осталась неведомой та, кто его родила. Потому-то воин и поклялся себе, что никогда, ни при каких обстоятельствах не бросит своих детей. Не сделает их незаконнорожденными. Которых не примут ни простолюдины, ни аристократы.

А еще были двое несносных, но таких любимых мальчишек, что стали с мужчиной единым целым.

Беспомощность и невозможность действовать убивала…

Попытки заговорить со стражем ни к чему хорошему не привели. Этот тип, прежде чем войти в камеру, со скрипом крутил за дверью тяжелый ворот, за цепи подтягивая пленника к стене. И только потом входил, предусмотрительно держась на безопасном от длинных ног воина расстоянии.

Все предусмотрели, гады!..

…Очередной скрип ворота за толстенной дверью темницы, сбитой из плах окаменевшего дерева и окованного черной бронзой, Баррэт воспринял вполне привычно. Хотя и странно было услышать скрипучий звук так быстро. Вроде как недавно приходил его тюремщик с миской еды? Или это бесконечное время в тишине подземелья шутит с ним очередные шутки?..

Но в низкую дверь, пригнувшись, шагнул не массивный и знакомый до тошноты тюремщик, а проскользнули сразу две фигурки — одна повыше, другая пониже.

Его мальчики…

Сэриэль и Лотэ.

Не поверивший в первый момент глазам, Баррэт потешно заморгал. Тем более, что увидел за спинами мужей полузнакомого мага: одного из тех, кто присутствовал при его знакомстве с новой родней.