Искра жизни

Но пятьсот девятый по-прежнему хранил молчание. Раздражать Хандке было бы чистейшим безумием. В таких случаях самое верное молчать. Единственное, на что пятьсот девятый теперь мог надеяться, это что Хандке опять про все забудет или сочтет, что из-за такой ерунды не стоит возиться. Хандке осклабился. Зубы у него были желтые, все в пятнах.

— Так что? — переспросил он.

— Номер тогда записали, — спокойно отрапортовал Бергер.

— Вот как? — Хандке повернулся к нему. — Тебе это точно известно?

— Да. Шарфюрер Шульте занес в книжечку. Я сам видел.

— В темноте? Ну, тогда все хорошо. — Хандке все так же раскачивался. — Тогда тем более надо сходить в канцелярию и спросить. Вреда ведь не будет, верно?

Никто ему не ответил.

— Можешь пока пожрать, — почти ласково сказал Хандке пятьсот девятому. — Поужинать. Спрашивать насчет тебя начальника барака, пожалуй, толку мало. Но ты, сучий потрох, не сомневайся, я прямо сейчас пойду и спрошу, кого следует. — Он оглянулся и тотчас же рявкнул: — Равняйсь!

Подошел Вольте. Ему, как всегда, было некогда. После двух часов сплошного невезения ему наконец-то вроде бы пошла хорошая карта. Он окинул скучливым взором груду мертвецов и вскорости удалился. А Хандке остался. Он отправил дневальных на кухню за едой, а сам ленивой походкой направился к ограде, за которой были женские бараки. Там он остановился, глядя за забор.

— Пойдемте в барак, — сказал Бергер. — Кто-нибудь один пусть останется и за ним смотрит.

— Я! — вызвался Зульцбахер.

— Скажешь, когда он уйдет.

Ветераны уселись в бараке на нары. Они-то знали: лучше не попадаться Хандке на глаза.

— Что будем делать? — озабоченно спросил Бергер. — Как вы думаете, он это всерьез?

— Может, опять забудет. Похоже, у него снова приступ бешенства. Эх, был бы шнапс, чтобы его напоить.

— Шнапс! — Лебенталь даже сплюнул. — Невозможно. Исключено!

— Может, он просто хотел пошутить, — предположил пятьсот девятый. Он и сам не вполне в это верил, но такие вещи в лагере случались. Эсэсовцы большие мастера держать заключенных в постоянном страхе. Очень многие этой пытки страхом в конце концов не выдерживали. Одних, убитых током, снимали с колючей проволоки, на которую они бросались; у других попросту не выдерживало сердце.

К нему придвинулся Розен.

— У меня есть деньги, — шепнул он пятьсот девятому. — Возьми. Я сумел припрятать, через все шмоны протащил. Вот, сорок марок. Отдай ему. Мы у себя всегда так делали.

Он сунул бумажки пятьсот девятому в ладонь. Тот взял их механически, словно не понимая.

— Не поможет, — сказал он. — Деньги он спокойно прикарманит, а потом все равно сделает, что захочет.

— А ты пообещай ему, что потом дашь еще.

— Откуда же я возьму?

— У Лебенталя есть кое-что, — поддержал Бергер. — Разве не так, Лео?

— Да, кое-что есть. Но если мы хоть раз поманим его деньгами, он начнет приходить каждый день и требовать все больше и больше, покуда у нас ничего не останется. И тогда мы окажемся в таком же дерьме, как сейчас. Только уже без денег.

Все замолчали. Никто не счел соображения Лебенталя безнравственными. Это были деловые соображения, только и всего. Вопрос стоял очень просто: имеет ли смысл пожертвовать всеми коммерческими возможностями Лебенталя ради того, чтобы пятьсот девятый получил несколько суток отсрочки? Это означало бы, что у ветеранов будет теперь меньше еды; возможно, настолько меньше, что некоторые из них, а то и все, умрут от голода. Любой из них, не колеблясь, отдал бы все, если бы этим пятьсот девятого действительно можно было спасти. Но если Хандке и вправду не шутит, тогда шансов на спасение, считай, что нет. Выходит, Лебенталь прав. Нет смысла рисковать жизнями десятков людей только ради того, чтобы кто-то один просуществовал на двое-трое суток дольше. Таков неписаный и беспощадный закон зоны. Закон, благодаря которому они до сих пор выжили. Все они этот закон знали, но в этом случае никто не хотел признавать его правоту. Все искали выход.

— Надо эту мразь просто прикончить, — простонал наконец Бухер в бессильном отчаянии.

— Чем? Как? — спросил Агасфер. — Он в десять раз сильнее всех нас.

— Если все разом, мисками?

Бухер умолк. Он сам понимал, что это идиотизм. Даже если удастся убить Хандке, их всех вздернут.

— Все еще стоит? — спросил Бергер.

— Да. На том же самом месте.

— Может, забудет.

— Тогда бы он не ждал. Он ведь сказал, что будет ждать до окончания ужина.

В темноте барака повисла угрюмая тишина.

— Ты можешь пока что отдать ему хотя бы эти сорок марок, — немного погодя сказал Розен. — Это деньги твои и больше ничьи. Я отдаю их тебе. Тебе одному. И никого больше это не касается.

— Правильно, — согласился Лебенталь. — Это правильно.