Искра жизни

— Берегись! — шепнул пятьсот девятый Зульцбахеру.

Перед Ниманом выстроилась шеренга по двое, сплошь из новоприбывших.

— Больные и инвалиды — отойти вправо! — скомандовал Ниман.

По шеренге пробежало шевеление, но никто не вышел. Арестанты были настороже: их уже не раз сортировали подобным образом.

— Живо! Живо! Кому надо к врачу, на перевязку, — отойти вправо!

Несколько заключенных нерешительно вышли из строя и встали поодаль. Ниман направился к ним.

— Что у тебя? — спросил он у первого.

— Ноги стерты, и палец на ноге сломан, господин шарфюрер.

— А у тебя?

— Двусторонняя грыжа, господин шарфюрер.

Ниман продолжал опрос. Затем отправил двоих обратно в строй. Это была уловка, чтобы обмануть бдительность остальных. Уловка сработала. Тут же объявилось еще некоторое количество больных. Ниман небрежно кивнул.

— Сердечники есть? Все, кто не пригоден к тяжелой работе, но еще в состоянии штопать носки и латать обувь, — шаг вперед!

Вышли еще несколько легковерных. Таким образом, у Нимана набралось человек тридцать, и он понял, что больше ему сегодня уже не заполучить.

— Остальные, похоже, в отличной форме? — пролаял он злобно. — Сейчас мы это проверим. Напра-во! Бегом — марш!

Шеренга арестантов пустилась трусцой вокруг плаца. Пыхтя и задыхаясь, они бежали мимо остальных обитателей Малого лагеря, которые застыли по стойке «смирно», прекрасно понимая, что и они в опасности. Если кто из них упадет в обморок, не исключено, что Ниман без долгих разговоров заберет и его, так сказать, в придачу. К тому же никто не знал, не задумал ли Ниман для старожилов лагеря какой-нибудь особенный аттракцион.

Бегуны пошли по шестому кругу. Многие уже спотыкались, но до всех дошло: их пустили бежать вовсе не для того, чтобы выяснить, пригодны ли они к тяжелой работе. Это был бег на выживание. Лица бегунов заливал пот, а в глазах метался тот отчаянный, осознанный страх смерти, какого не бывает у животных, только у людей.

Те, кто сказался больными, тоже смекнули, что происходит, и забеспокоились. Двое попытались примкнуть к бегунам. Но Ниман заметил.

— Назад! — тявкнул он. — Марш обратно!

Они его не услышали. Огл охнув от страха, они очертя голову кинулись бежать. На них были деревянные башмаки, которые тут же слетели. Босые, со сбитыми в кровь ногами — вчера вечером при раздаче одежды носок им не досталось, — они тем не менее бежали дальше. Ниман однако не спускал с них глаз. Какое-то время позволил им трусить вместе со всеми. А потом, когда в их искаженных напряжением и страхом лицах стал медленно появляться жадный проблеск надежды, Ниман спокойно подошел поближе и, когда они пробегали мимо, ловко подставил каждому ножку Оба упали, и оба попытались подняться. Двумя ударами сапога Ниман снова бросил их на землю. Они попробовали ползти.

— Встать! — заверещал он своим писклявым тенорком. — Назад! Отправляйтесь обратно!

Все это время Ниман стоял спиной к двадцать второму бараку. Мерной побежкой влеклась по кругу карусель смерти. Вот еще четверо упали без сознания. На одном почему-то была гусарская форма, на другом — дамская ночная рубашка с дешевым кружевом, выглядывавшая из-под куцего сюртучка. Кладовщик, судя по всему, вещи из Освенцима раздавал не без юмора. Еще десяток-другой арестантов были наряжены, как на карнавал.

Пятьсот девятый увидел, что Розен отстает: он уже согнулся и пошатывался. Еще несколько секунд — и он рухнет в полном изнеможении. «Тебя это не касается, — твердил себе пятьсот девятый. — Только не тебя! Не делай глупостей! Каждый печется только о себе». Цепочка бегунов снова приближалась к бараку. Пятьсот девятый видел: Розен бежит уже последним. Он бросил быстрый взгляд на Нимана, который все еще стоял к ним спиной, потом украдкой огляделся. Из старост бараков никто сюда не смотрит. Все, наоборот, с интересом наблюдают, что Ниман сделает с теми бедолагами, которым он подставил ножку. Хандке, вытянув шею, даже на шаг вперед из строя вышел. Пятьсот девятый молниеносно схватил пошатывающегося Розена за рукав, притянул к себе, заслонил и прошептал:

— Быстро! Прямо беги! В барак! Спрячься!

За спиной он слышал только хриплое пыхтение, краем глаза уловил едва заметный шнырок, после чего пыхтение стихло. Ниман ничего не заметил. Он все еще стоял спиной. И Хандке прозевал! Пятьсот девятый знал: дверь барака открыта. Надо надеяться, Розен его понял. И еще надо надеяться, что даже если его поймают, Розен его не выдаст. Должен ведь понимать: иначе бы он неминуемо пропал. А так у него появилась надежда — Ниман бегунов не пересчитывал. Пятьсот девятый почувствовал вдруг, что колени у него трясутся, в горле пересохло. И сердце бешено заухало в груди.

Исподтишка он покосился на Бергера. Тот внешне бесстрастно наблюдал за гурьбой бегущих, которые теперь падали чуть ли не поминутно. По его напряженному лицу нетрудно было догадаться: он-то все видел. Потом пятьсот девятый услышал у себя за спиной шепот Лебенталя:

— Он в бараке.

Дрожь в коленках усилилась. Пришлось ему даже слегка опереться на Бухера.