Искра жизни

— Это демократы. Они будут обращаться с нами корректно, если победят — что еще под вопросом. Корректно в военном отношении. Тогда это будет наше поражение, но поражение с честью. Ничего другого с их стороны быть не может. Это их мировоззрение! С русскими все было бы по-другому. Но они ведь восточные люди.

— Ты это сам увидишь. Только оставайся здесь.

— Разумеется, увижу. И я останусь здесь. Может, ты мне любезно скажешь, куда мы вообще могли бы уехать, если бы решили бежать отсюда?

— Еще несколько лет тому назад нам надо было вместе с бриллиантами уехать в Швейцарию.

— Надо было! — Нойбауэр стукнул ладонью по столу. Стоявшая перед ним бутылка пива заходила ходуном. — Снова надо было, надо было! Скажи, как? Надо было угнать самолет и перелететь через границу? Чушь ты мелешь.

— Зачем угнать самолет? Можно было совершить пару туристических поездок. Прихватить с собой деньги и драгоценности. Съездить раза два, три, четыре. И каждый раз оставлять все там. Я знаю, кто так делал.

Нойбауэр подошел к двери. Открыл ее и снова закрыл. Потом вернулся.

— Ты знаешь, как называется то, что ты говоришь? Это настоящая государственная измена! Если об этом станет известно, тебя немедленно расстреляют!

Зельма посмотрела на него. Ее глаза блестели.

— Ну и?.. Ты можешь быстро продемонстрировать, какой ты герой. Сможешь избавиться от опасной жены. Тебе, наверно, особенно приятно…

Нойбауэр не выдержал ее взгляда. Он отвернулся от нее и стал ходить по комнате взад и вперед. Он не знал, имеет ли она понятие о вдове, которая иногда захаживала к нему.

— Зельма, — проговорил он каким-то другим голосом. — Ну что это такое? Нам все же надо быть вместе! Будем благоразумными. Сейчас для нас самое главное — это продержаться. Я не могу просто взять и сбежать. Я ведь выполняю приказ. Да и куда бежать? К русским? Нет. Спрятаться в еще не занятой части Германии? Тут меня быстро возьмет гестапо, и ты знаешь, чем все кончится! Перебежать к американцам и англичанам? Уж лучше ждать их здесь, иначе может показаться, что у меня нечистая совесть. Я все это уже продумал, поверь мне, нам надо продержаться, другого выхода нет.

— Да.

Нойбауэр удивленно поднял взгляд.

— Неужели? Ты наконец-то поняла? Я сумел тебе доказать?

— Да.

Нойбауэр осторожно посмотрел на Зельму. Он не рассчитывал на легкую победу. Но она вдруг сдалась. Казалось, что щеки ее повисли. «Сумел доказать, — подумала она. — Доказательства! Они уверовали в доказанное — будто жизнь состоит сплошь из доказательств. Но какой от них толк? Идолы на глиняных ногах. Веруют только в самих себя». Она долго рассматривала своего мужа. В ее взгляде была странная смесь сочувствия, презрения и какой-то отстраненной нежности. Нойбауэру стало не по себе.

— Зельма… — начал было он. Она прервала его.

— Бруно, еще только одно, я прошу тебя об этом…

— О чем? — воскликнул он настороженно.

— Перепиши дом и землю на Фрейю. Немедленно сходи к адвокату. Прошу тебя только об этом, больше ни о чем.

— Почему?

— Это не навсегда. Временно. Когда все устроится, снова перепишем. Ты доверяешь своей дочери?

— Да… да… но какое это произведет впечатление! Адвокат…

— Плюнь ты на впечатление! Фрейя была ребенком, когда вы пришли к власти. Ее ни в чем нельзя упрекнуть!

— Что это значит? Ты считаешь, меня можно в чем-то упрекнуть?

Зельма молчала. Она снова измерила Нойбауэра своим необычным взглядом.

— Мы — солдаты, — проговорил он. — Мы действуем согласно приказу. И приказ есть приказ, это каждому известно. — Он подтянулся. — Фюрер приказывает— мы подчиняемся. Фюрер принимает на себя полную ответственность за то, что он приказывает. Он это довольно часто заявлял. И для каждого патриота этого достаточно. Или нет?

— Да, — произнесла покорно Зельма. — Но все равно сходи к адвокату. Пусть он перепишет нашу собственность на Фрейю.

— Так и быть. Как-нибудь с ним переговорю. — Нойбауэр не собирался этого делать. Его жену охватила истерия страха. Он похлопал ее по спине. — Только не мешай мне работать. Я все же чего-то добился.

Тяжело ступая, Нойбауэр вышел из дома. Зельма подошла к окну. Она наблюдала за тем, как он садится в машину. «Доказательства! Приказы! — подумалось ей. — Это им оправдательный приговор за все. Все это очень хорошо, пока получалось. А разве я сама не была причастна?» Зельма посмотрела на свое обручальное кольцо. Она носит его уже двадцать четыре года. Два раза его пришлось расширять. Когда Зельма получила это кольцо, она была совсем другим человеком. В то время за ней ухаживал один еврей. Невысокого роста, старательный мужчина, который никогда не кричал, а только сюсюкал. Звали его Йозеф Борнфельдер. В 1928 году он эмигрировал в Америку. Молодец. Вовремя. Потом она пару раз слышала о нем от своей знакомой, которой он написал, что все у него сложилось очень удачно. Она механически повернула свое обручальное кольцо вокруг пальца. «Америка, — подумала она. — Там никогда не бывает инфляции. Они слишком богатые».

Пятьсот девятый прислушался. Голос показался ему знакомым. Он осторожно присел за грудой мертвецов и затаился.