Искра жизни

– А если он завтра придет?

– Если придет, получит свои двадцать. А если он на меня заявил, значит, придет СС. Тогда мне деньги тем более не понадобятся.

– Он на тебя не заявил, – сказал Розен. – Это наверняка. Он возьмет деньги.

Лебенталь наконец пришел в себя.

– Попридержи свои деньги, – заявил он. – На сегодняшний вечер мне хватит. – И, заметив протестующий жест пятьсот девятого, отрезал: – Я их не возьму. Не хочу. Своих хватит. Все, оставь меня в покое.

Пятьсот девятый медленно встал. Пока он сидел, у него и вправду было чувство, будто кости его превратились в студень и он никогда уже не встанет. Сейчас он заставил себя подвигаться, пошевелил руками, размял ноги. Бергер шел за ним следом. Оба молчали.

– Эфраим, – сказал наконец пятьсот девятый. – Как ты думаешь, мы когда-нибудь избавимся от страха?

– Что, так худо было?

– Хуже некуда. Хуже, чем всегда.

– Хуже было, потому что в тебе теперь жизни больше, – сказал Бергер.

– Думаешь?

– Да. Мы все изменились.

– Может быть. Но скажи, хоть когда-нибудь в этой жизни мы избавимся от страха?

– Не знаю. От этого страха – да. Потому что это разумный страх. Небеспричинный. А вот от другого, всегдашнего, лагерного страха – не знаю. Да это и не важно. Пока что нам только о завтра думать надо. И о Хандке.

– Вот уж об этом мне совсем думать не хочется, – возразил пятьсот девятый.

XIII

Бергер шел к себе в крематорий. Поодаль шагала группа из шести человек – они явно направлялись туда же. Одного он знал. Это был адвокат по фамилии Моссе. В тридцать втором, когда двоих нацистов судили по обвинению в убийстве, он участвовал в процессе как представитель потерпевшего. Нацистов оправдали, а Моссе сразу после прихода Гитлера к власти угодил в концлагерь. С тех пор как сам Бергер очутился в Малом лагере, он Моссе не видел. Сейчас он его узнал по очкам, в которых поблескивало только одно стекло. Больше адвокату и не требовалось – у него был только один глаз. Второй – в качестве гонорара за процесс – ему в тридцать третьем выжгли сигаретой.

Моссе шел с краю.

– Куда? – спросил Бергер, не шевельнув губами.

– В крематорий. Работать.

Группа прошла мимо. Бергер только сейчас сообразил, что еще одного среди них знает, это же Бреде, бывший секретарь социал-демократической партии. Кроме того, ему бросилось в глаза, что все шестеро политические. А вот конвоировал их шедший позади уголовник с зеленой нашивкой. Этот насвистывал себе под нос какую-то мелодию. Бергер припомнил: это была популярная ария из оперетты. Чисто автоматически в памяти тут же всплыл и текст: «Прощай, звонков моих созданье! Я с нетерпеньем жду свиданья…»

Он смотрел вслед удаляющейся группе. Почему «звонков моих созданье», озадаченно подумал он. Ах да, это вроде бы относилось к телефонистке. Почему вдруг в памяти ожило именно это? Почему вообще он помнит еще и эту слащавую мелодию, и даже идиотский текст? А столько куда более важных вещей начисто позабыл.

Он медленно двинулся дальше, вдыхая свежий воздух утра. Этот маршрут через всю зону был для него почти как прогулка по парку. Еще пять минут до стены вокруг крематория. Пять минут весеннего ветра и занимающегося дня.

Группа с Моссе и Бреде исчезла за воротами крематория. Странно, что на работы в крематорий назначили новых людей. Вообще-то лагерники кремационной команды жили, как правило, все вместе. Их и кормили получше, чем остальных, были у них и другие преимущества. Зато через несколько месяцев их обычно сменяли и отправляли в лагеря уничтожения, а там – прямиком в газовые камеры. Нынешняя команда работала только второй месяц, а других арестантов ей в подмогу привлекали очень редко. Бергер, пожалуй, только один такой и был. Его сперва вызвали временно, на несколько дней, а потом, когда его предшественник умер, так и оставили. Он не получал улучшенного рациона и не жил вместе с арестантами из команды крематория. Поэтому втайне надеялся, что через два-три месяца его вместе с другими не ушлют. Но это были только надежды.

Он зашел в ворота и снова увидел всю шестерку, которая теперь выстроилась во дворе. Построили их неподалеку от виселиц, сооруженных в самом центре. Сейчас все шестеро старались на эти деревянные столбы, брусья и поперечины не смотреть. Моссе сильно изменился в лице. В его единственном глазе, устремленном сейчас на Бергера сквозь стекло очков, читался испуг. Бреде опустил голову.

Уголовник-надзиратель обернулся и увидел Бергера.

– Тебе что здесь надо?

– Откомандирован в крематорий. Контроль зубов.

– A-а, зубодер? Ну так проходи, чего встал? Остальные смир-р-но!

Все шестеро замерли по стойке «смирно», боясь дохнуть. Бергер прошел мимо них почти вплотную. Моссе что-то прошептал ему, но Бергер не разобрал слов. Остановиться он тоже не мог – надзиратель провожал его глазами. Странно, подумал Бергер, что к такой маленькой бригаде приставили аж надзирателя, тут и десятника вполне бы хватило.