Искра жизни. Последняя остановка.

Комната в одной из берлинских квартир. На переднем плане, у правой стены — тахта, заменяющая кровать. У изголовья — невысокая ширма, за ней — дверь. У левой стены — шкафчик, на нем — спиртовка. За шкафчиком — водопроводная раковина и большой платяной шкаф. Рядом с водопроводной раковиной — дверь в ванную. Посреди комнаты, на переднем плане — стол, за ним — обитый шелком диванчик с позолоченными ножками. Рядом — два белых кухонных стула. Сзади — окно, стекла его разбиты, и дыры заделаны картоном и бумагой. На окне черные светомаскировочные шторы. Рядом с тахтой — стул, на его спинку брошены чулки и белье. На стуле — маленький батарейный приемник, под стулом — телефон. Всюду беспорядок, со стен осыпалась штукатурка: комната пережила много воздушных налетов. Сквозь щель в маскировочных шторах пробивается мерцающий свет. В комнате, все содрогается от разрывов бомб и выстрелов зениток. Бомбежка и стрельба постепенно затихают. Из соседней комнаты слышится женский голос — обрывки пения. Женщина поет очень громко, как будто находясь в одиночестве, старается подбодрить себя, — обрывки колыбельной, выкрикиваемые в страхе:

— Добрый вечер, добрая ночь… Розами покрытые… Душистыми гвоздичками увитые…

Яркий сноп огня — залп зениток. Женщина смолкает, а затем начинает громко молиться:

— Помоги нам, боже! Дай нам жить! Ребенок! Ребенок! Ведь он еще не родился! Не убивай его… не убивай нас!..

Грохот в доме, словно он рушится. Бесшумно раскачивается дверца шкафа. Тишина. И испуганный голос из соседней комнаты:

— Что это? Что это было? Грета! Грета!

И снова — проникнутая отчаянием колыбельная:

— Завтра рано поутру… Если бог захочет… Ты опять проснешься…

Взрывы смолкают. На стуле рядом с тахтой начинает хрипеть радио:

— Внимание, внимание! Говорит штаб противовоздушной обороны Берлина… Налет отражен… вражеские самолеты…

Хрипение.

— Внимание, внимание!.. Отбой воздушной тревоги…

Теперь видна Анна. Она в полутьме, не шевелясь, лежит на тахте, зарывшись лицом в подушку. Оборачивается и выключает радио. Движения ее медлительны и гибки, у нее внешность женщины, которая, не желая того, нравится мужчинам. На ней халат мужского покроя и домашние туфли на невысоком каблуке. Слышно, как кто то, поднимаясь по лестнице, кричит:

— Все кончилось, фрау Роде!.. Что? Нет, у нас ничего не случилось. Это в семнадцатом номере.

Первый голос что-то произносит. Второй отвечает:

— Да-да… дайте хоть немного очухаться… иду, иду… Ладно уж…

Стучат в дверь. И сразу же, не ожидая ответа, входит Грета. Она смазлива, несколько вульгарна, носит серьги и браслет с большими поддельными камнями, ее одежда порядком потрепана Ставит чайник в раковину, открывает кран, замечает незапертую дверцу шкафа, закрывает кран, быстро подкрадывается к шкафу и трогает платья.

Анна (не шевелясь). Да?

Грета (пугается, выпускает платья, оборачивается). Ах, это вы! Я думала, вы в бомбоубежище. Хотела набрать немножко воды. У нас не идет. Опять водопровод испортился. Вы все время были здесь?

Анна (неохотно). Да…

Грета. В самом деле? И при ночном налете?

Анна. Да.

Грета. Здорово! Вот это смелость!

Анна (апатично). Смелость?..

Грета. Ну ясно! Оставаться наверху и не ходить в убежище! У фрау Роде — другое дело. Ей уже нельзя спускаться по лестнице, каждую минуту ребенок может появиться на свет… А вы! Может, вам жизнь надоела?

Анна не отвечает.

(Болтливо.) Да и кому такая жизнь не надоест? А? Вечная стрельба, бомбежки, почти совсем не спишь, и ни крошки во рту! А тут еще фрау Роде, ребенок должен был родиться две недели назад. Разве вы ее только что не слышали?

Анна. Кого?

Грета. Фрау Роде! Она со страху во весь голос поет и молится. Почему вы ни разу не зашли?

Анна. Зачем?

Грета. Ну, знаете! Это бы утешило ее! Вы не очень-то отзывчивы, а? (Тем временем вытащила из открытого шкафа чернобурку и, любуясь собой, смотрит в зеркало, которое висит рядом с умывальником.)

Анна. Если она нуждается в утешении, оставались бы с ней, а не бегали в убежище. Вам же за это деньги платят.

Грета. Платят! Жалкие гроши! Даже пару чулок не купишь. (Трогает чулки, висящие на спинке стула.) Это что — натуральный шелк?

Анна (не глядя). Вероятно.

Грета. И белье тоже?

Анна. Да.

Грета. Как все это у вас валяется. Будто не имеет никакой цены.

Анна. Не всели равно — носить при бомбежке шелк или не носить?

Грета. Ну ясно! Хорошие вещи всегда утешение. Это замечаешь только тогда, когда их потеряешь. Вот я, например… разбомбили, и ничего не осталось. Надрываешься ни за грош.

Анна. В таком положении многие.

Грета. Да, но другим-то везет. Вам пришлось отдать из всей своей квартиры только несколько комнат… а в остальном… (С завистью оглядывается.) Все, что душе угодно…

Анна (равнодушно). Все?

Из соседней комнаты доносятся крики: «Грета! Грета! Где же вы?»