Искрящее сердце

Сердце замерло, когда мы начали подниматься по лестнице. Если бы Таисия свернула не в нужное мне помещение – это было бы фиаско. Я даже обратилась ко всем богам одновременно с просьбой мне помочь. И бинго! Преподавательница свернула и открыла именно нужную мне дверь. Я чуть не запела от радости.

В комнату, где я обнаружила странного парня, она входила очень осторожно. И оглядывалась так, что сразу стало понятно – ищет его. Не найдя, Таисия вздохнула и резко сказала:

– Здесь ставь у стены. И плотнее, чтобы больше влезло.

Так и хотелось ей ответить грубо, но пришлось послушаться, закрыть рот и отправиться за новой партией. Я тащила очередные стулья и чертыхалась сквозь зубы, поминая недобрым словом не только преподавательницу, но и этого психа с чердака, из-за которого теперь тут корячилась. И самое гадкое и необъяснимое – не могла понять, зачем, но и не могла остановиться.

Отступать не в моих правилах, так что пришлось продолжать. Таисия периодически помогала в меру сил своих слабых, то есть таскала через раз по одному мольберту, но вскоре устала и предоставила работу мне.

Сделав ещё две ходки, я тоже прикинулась уставшей и присела отдохнуть. Поближе к мольберту, который так и валялся на полу с тех пор, как его уронил тот нервный парень. Просидела секунд десять, любуясь недовольным лицом Таисии Павловны и вскричала:

– Ой, мольберт упал!

Бросилась поднимать и подняла, конечно, ватманом кверху.

– Смотрите, тут чистая бумага! – Удивлённо сказала я. – Откуда, интересно?

Хотелось, конечно, прямо спросить, но это палево – недооценивать противника не стоит, даже когда кажется, что в её почтенном возрасте мозги уже скисли.

Таисия Павловна вздохнула и ничего не ответила.

– Куда его положить? – Вертя в руках ватман, спросила я.

– Ах, дай сюда.

Преподавательница выхватила его у меня из рук и стала рассматривать с обеих сторон.

– Ни единой чёрточки, – вид у неё был по-настоящему несчастным. – Ничего.

– А тут должны быть чёрточки? – Быстро поинтересовалась я.

– Да что ты понимаешь!

Свербело ответить: «побольше вашего», но пришлось молчать. И слегка постучать по стулу, который я притащила. Таисия Павловна быстро вспомнила, в чьей помощи нуждается и решила побыть вежливой.

– Талант – такое хрупкое чудо, такое эфемерное, беззащитное! Никто не знает, откуда он берётся и куда уходит.

– Разве талант может уйти?

– Ещё как может! – Таисия Павловна взмахнула рукой, потом ею же поправила причёску. – Бывает, человек ещё в детстве поражает всех своим гением, а потом что-то происходит – неизвестно что, и от гения не остаётся даже следа. Это ужасно, ужасно! Такого никому не пожелаешь!

Она снова взглянула на ватман, длинно вздохнула, и сомнений не осталось. Его слова про невозможность написать даже ромашку и её замечание насчёт пропажи таланта – всё сложилось. Значит, этот странный парень когда-то хорошо рисовал. А потом что-то случилось, неизвестно что – и теперь он не может оставить на бумаге даже чёрточку. Хм.

– Но что же такого должно произойти, чтобы человек потерял свой талант?! – Вскричала я, причём совершенно искренне. – Это что-то ужасное, да?

– Не знаю, – она покачала головой. – Не знаю и узнать не могу.

Она снова поправила волосы и рассеяно спросила:

– Ну что, ты отдохнула?

Но я уже получила всё, что могла, большего вытянуть из неё явно не выйдет, так что и прикидываться дальше нужды нет.

– Ой, я только вспомнила, что мне нужно заполнить анкеты и до отбоя занести в офис! Извините, но мне нужно срочно уйти!

Что за анкеты? Какой офис? Звучало бредово, но ответа я не ждала, развернулась и побежала прочь, по скрипучей лестнице, по гулким, полным пыльного воздуха коридорам, а потом по старому асфальту, покрытому словно паутиной трещинами и ямками.

Светку нашла в нашей комнате. Она, не разувшись, валялась на кровати, трясла левой ногой и мрачно зыркала на всё, что шевелиться. Но к счастью, новые следы драки на ней отсутствовали.

– Ну, и чего ты там делала? – Спросила Светка.

И вот что забавно – я снова не ответила правды. Просто пожала плечами, взяла полотенце и ушла в душ. Моя Находка осталась моей. И делиться я пока ни с кем не готова.

***

Со следующего дня началось трудовое воспитание.

Огромные промышленные швейные машины напоминали древних роботов, их внутренности то стучали, то звенели, то натужно кряхтели, и тогда нитки рвались и приходилось начинать заново.

Больше всего я боялась, что под безумно мельтешащую иглу попадётся моя рука – и будет на ней красивый такой стежок, сочащийся кровавыми каплями. Ну и нудно вообще было, сиди да шей огромные цветастые женские блузки. Для кого? Кто добровольно такое на себя нацепит? Загадка века.

И чем ближе становился вечер, тем нервозней становилась я. Внутри что-то трепетало, дрожало от нетерпения и с каждой минутой игнорировать собственную нервозность было всё сложней и сложней.