Искры гаснущих жил

— Вы ведь не торопитесь? — Дитар устала держать чашку, и Кэри, почувствовав ее усталость, поспешила помочь.

— Нет, а вы… вам, возможно, стоит вернуться в постель?

— Меньше всего мне хочется возвращаться в постель.

Случайное прикосновение и теплые пальцы.

— Тогда и я не тороплюсь.

Искренняя, пусть и робкая улыбка.

— Что ж, в таком случае, стоит поставить миссис Сэвидж в известность, что вы останетесь на обед. Она будет рада. Я ведь упоминала, что миссис Сэвидж любит готовить?

— О да.

— Уверяю вас, она действительно талантливая повариха. А мы пока побеседуем. Я расскажу вам о вашем муже то, что знаю… и о Лэрдис. Хотя видит Бог, если он, конечно, существует, что меньше всего мне хочется вспоминать об этой женщине. Дайте подумать, с чего начать?

— С начала, — попросила Кэри. — Почему вы стали…

Она запнулась и порозовела.

— Содержанкой?

— Да.

Почему бы и нет?

Если Кэри готова слушать, то… это не исповедь, к которой настоятельно подталкивала мисс Оливер, просто история.

Обыкновенная.

И вряд ли интересная кому-то еще.

Дитар повернулась к окну. Какой бы была ее жизнь, выбери Дитар иную дорогу. Лучшее? Хуже? Другой, несомненно, в ней не было бы ни нищеты, ни отчаяния, когда порой хотелось наложить на себя руки, ни клиентов… ни ее дорогой Лили, ни Брокка, ни этой гостиной с зелеными обоями, камином и креслом-качалкой. Мисс Оливер и миссис Сэвидж.

Подушек.

Чая.

Кэри из рода Лунного железа, которая терпеливо ждет рассказа.

— Мне было шестнадцать…

Господи, неужели и вправду было когда-то? Дитар поворачивается к зеркалу, стыдливо прикрытому кружевом накидки. Ее связала мисс Оливер, как и салфетки, что лежали на туалетном столике. И шаль, словно бы забытую в кресле. Эта сухая строгая женщина преображалась, стоило ей заняться рукоделием, и чем-то напоминала Дитар маму.

…у той были волшебные руки.

Странная та жизнь, будто бы чужая. Домик на окраине и клочок земли, на котором росли не розы, но кресс-салат, редис и горох. Его подвязывали остатками ниток, а на забор водружали пугало, которое матушка делала из старого чулка и грязных тряпок. Пугало отгоняло ворон, и на старой низкой яблоньке, ветви которой перегибались через забор, вызревали мелкие кислые яблоки.

Из них матушка варила повидло, сдабривая его лимонной цедрой.

А отец ворчал, что она вновь бездумно тратится. Он был скупым сухим человеком, казалось, не способным даже на малейшее проявление чувств.

— Мой отец был викарием, а матушка вела хозяйство…

…и вязала кружевные салфетки. Рукотворное чудо, и Дитар всякий раз удивляло, как темные матушкины пальцы способны сотворить из простых нитей подобный узор.

Салфетки покупали, платили, конечно, немного, но денег хватало на нитки, отрезы тканей — у матушки получалось выбрать и недорогие, и все же нарядные, яркие. Отец вновь ее ругал: девочек следует воспитывать в строгости, чтобы они не встали на путь порока.

Да и сама жена зачастую вела себя с преступной легкомысленностью.

— Отца мы боялись… — Дитар провела по чужому кружеву подушечками пальцев. Жесткое какое, накрахмаленное до хруста. Мисс Оливер не позволит вольности и кружевам. — Его приход был небогатым, но и то малое, что отец получал, он отдавал на благо церкви.

…он появлялся затемно, и Дитар издали слышала тяжелые глухие шаги. Матушка же торопливо откладывала рукоделие, поправляла чепец — вдруг да выбились непослушные пряди, и спешила встречать мужа. Он же входил и, не произнеся ни слова, направлялся на кухню, которая служила и столовой.

Занимал место во главе стола.

Кивал.

И Дитар с сестрами спешили подать ему миску, тарелку, серебряную вилку и нож, которые достались отцу от его отца, несли хлеб, выложенный в корзинке, прикрытый салфеткой, и высокий стакан с ключевой водой.

Мать же подавала ужин.

Наполнив его тарелку, она кивала дочерям, и это означало, что они могут занять свои места.

— Он молился по вечерам, и по утрам, порой и ночью, заставляя нас просыпаться…

…хуже всего зимой. Дом почти не топили, и кровать, в которой Дитар спала с сестрами, остывала быстро. А пол и вовсе был ледяным. Но отец не терпел возражений. Сам он мог стоять на коленях часами, у Дитар же скоро начинали болеть колени, спина, ноги, и она ерзала к величайшему его неудовольствию.

— Дитар, — произносил он глухим голосом, — если ты будешь так себя вести, Дьявол заберет твою душу.

Он и снился Дитар, дьявол в черном облачении пастыря, огненноглазый и с копытами. Он подбирался близко, выдыхая клубы серы.

— Мама умерла, когда мне было пятнадцать…

…простуда. И кашель, который отец требовал лечить молитвой, ведь вера — вот истинное прибежище страждущих. И если не становится легче, то веры мало. Когда начался жар, он все же опомнился и позвал врача. Но было поздно. Матушка сгорела от пневмонии, а за ней ушла и младшая из сестер. Странно, Дита совершенно не помнит ее имени.

— Мне пришлось заняться хозяйством… нет, нам помогали…