Искры гаснущих жил

— Именно, — Брокк краем глаза заметил ее жест, и подвинул манжет. Он смотрел на застывшее железо со странным выражением на лице, словно раздумывая, как снять его.

Никак.

К счастью.

— Чего вы опасаетесь? — Кэри не знала, имеет ли право задавать ему такие вопросы.

— Пожалуй, того, что однажды вам надоест быть женой калеки, который ко всему много ниже вас по происхождению. Вам захочется иного. И я не вправе буду вас останавливать. Этот брак обречен, Кэри.

— Потому что вы так решили?

Он поклонился.

— Но… — Кэри проглотила обиду. — Мы… хотя бы можем попытаться.

— Вам попытка будет стоить нескольких лет жизни, возможно, что не самых неприятных. Мне она обойдется дороже.

— Вы… просто боитесь!

Кэри вскинула руку и пальцы к губам прижала. Нельзя говорить такое!

— Боюсь, — не стал отрицать Брокк и, протянув руку, коснулся ее ладони. Кожа… под ней металл, но кожа все равно теплая, словно живая. — И поверьте, для этого страха у меня все основания.

— И… что нам делать?

У него красивая улыбка. Печальная только.

— Мы можем попытаться стать друзьями.

Дружить с собственным мужем? Какая нелепость! Но… если ему так будет легче.

— И для начала разберемся с Ригером.

Ладонь Кэри дрогнула, и Брокк поспешно убрал руку.

— Он просил пятьдесят фунтов? Заплатите.

— Но…

Ригеру будет мало! И потратив полученное — а Кэри не сомневалось, что пятидесяти фунтов хватит ему ненадолго — он вернется и попросит больше… и так будет повторяться снова и снова.

— Пейте вино, — велел Брокк.

Он больше не выглядел растерянным и печальным, напротив, улыбка его стала жесткой, а на щеке проступили капли живого железа.

— Пейте. И поймите, я не боюсь скандалов, но мне интересно, сколь далеко готов зайти Ригер… — Брокк упер сложенные щепотью пальцы в подбородок. — Передавая деньги, упомяните невзначай, что я вам не уделяю внимания. Это к слову, правда, хотя и обязуюсь исправиться. Скажите, что я все время провожу в мастерской. У меня какая-то новая идея, но вы не знаете, какая именно… однако я весьма ею увлечен.

— Вы хотите…

— Я хочу, чтобы вы мне подыграли.

— Если он мне поверит, то… заинтересуется вашей работой?

— Именно, — Брокк наклонил голову и пальцы уперлись в висок. Темные швы выделялись на светлой коже перчатки. Белели в полумраке манжеты. Поблескивали искры в камнях запонок.

— И если он проявит интерес…

— Я надеюсь, что он проявит интерес. Кэри, я понимаю, что он — не самый приятный собеседник и ты бы хотела избавиться от него поскорей, но… потерпи. Пожалуйста.

…потерпи, пожалуйста. Сейчас пройдет, — Сверр сидит на корточках. Он стянул рубашку, и солнце гладит тощую белую спину, на которой жилой проступает хребет. Ребра торчат. И треугольники лопаток растягиваю кожу, покрытую сыпью.

Вчера Сверр переел клубники.

И спина чешется, он дергает то левым плечом, то правым, то, позабыв о том, что расчесывать пятна нельзя, тянется к ним. Но сейчас ему не до собственных бед.

Он рвет рубашку, и ткань трещит.

— Потерпи, — повторяет Сверр и оторванный лоскут полощет в воде. А у воды срывает подорожник и, сунув в рот, жует.

Кэри больше не плачет, она сидит, закинув ногу за ногу, и по стопе стекает кровь, красные капли скатываются на песок и в него же уходят. Чистый такой… желтоватый, темный у самой кромки воды. И стекло на солнце сияет ярче алмазов. Кто и когда оставил его?

Кэри не знала.

— Закрой глаза, — просит Сверр, осторожно стирая со ступни и песок, и кровь. А между пальцами застряла ниточка водорослей.

— Зачем?

— Стекло надо вытащить. Лучше не смотри.

И Кэри кивает, она не будет смотреть на ногу и торчащий из ступни осколок. Сверр справится с ним. Он всегда и со всем справляется… он самый лучший.

Кэри отворачивается, она глядит на песок, на воду, которая уже зацвела и обрела неприятный зеленоватый оттенок. На ивы, в воде отраженные. На старое бревно, что зарылось в тину, и можно представить, будто это не бревно, но древнее чудовище, которое ждет добычу…

Боль была резкой. И Кэри дернула ногой.

— Прости! — она едва не опрокинула Сверра на песок, а он показал ей длинный осколок.

Это зуб того чудовища!

— Ты храбрая для девчонки, — Сверр поднес осколок к носу и втянул запах, кисловатый, тревожащий.

— Я крыс боюсь, — призналась Кэри.

Похвала была приятна. И смешно стало оттого, что еще не так давно она дрожала, боясь встречи с братом. Она представляла его другим.

А Сверр замечательный.

И он прикладывает к ране разжеванный подорожник, перевязывает влажной тканью.

— Болит?

— Немного, — Кэри шевелит пальцами.

— До дома дойдешь?

— Дойду.

Сверр помогает натянуть чулок, а вот туфли приходится нести в руке. И подставив плечо, он идет медленно, придерживая Кэри рукой.

— Хорошо, что ты есть, — говорит она, когда впереди показывается громадина дома.

— Хорошо, — соглашается Сверр и, коснувшись щеки носом, повторяет. — Хорошо, что ты есть…

Он разжимает кулак, и на ладони его лежит осколок стекла, длинный и острый… он пропорол кожу, и на длинной царапине вспухали капли крови. Сверр остановился.

— Больно? — Кэри хотела осколок забрать, но он не позволил.

— Нет.

Сверр поднес ладонь к губам и, вдохнув, слизал каплю.

— Что ты делаешь?