Искры гаснущих жил

И вместе с Кэри Сверр раскапывал лужайку, вытаскивая червей. Набралось много, целый кулек, который Кэри сунула в карман фартука. Сверр предлагал сам его птенцам отнести, но тогда Кэри их не увидит. А ей хотелось, вот только по деревьям она не умела лазить.

Сверр же пообещал втащить.

И тащил…

Уже на самой вершине, смахнув пот с лица, он сказал:

— Ты жуть до чего неповоротливая…

…два кресла стояли у окна, соприкасаясь ножками. Высокие спинки, широкие резные подлокотники. Дерево старое и лак потемнел, а алый бархат поистерся. На нем появился характерный лоск, но кресло все равно выглядело уютным. И Брокк, сев в него, вытянул ноги к окну.

— Не бойся, — повторил.

— Не боюсь.

Почти.

Кресло оказалось удобным. Вот только рука Кэри оказалась свободна и, пытаясь сгладить внезапную неловкость, Кэри принялась расправлять складки на юбке.

Серое платье. Скучное.

И она сама, наверняка, скучна.

Брокк не спешит начинать беседу, разглядывая ее… будто видит впервые…

— Я… — она смотрела на руки, на дрожащие пальцы, которые вновь терзали жесткую ткань, на саму эту ткань грубого плетения… саржа… и манжеты жесткие… пуговки крохотные, отделанные перламутром, и это — единственное украшение. — Я должна вам кое-что рассказать.

Пока он молчит.

И дождь за окном затих, тоже прислушиваясь к словам Кэри.

— Вам это не понравится. И… и мне очень жаль.

Она все же осмелилась бросить взгляд на его лицо. Тени заострили его черты, подчеркнув жесткую линию подбородка и резко очерченные губы. А нос крупный и с горбинкой. Ноздри немного вывернуты, но щеке же — россыпь родинок, словно пятна чернильные.

…когда-то Кэри, сидя перед зеркалом, пыталась родинки оттереть.

Не надо думать о прошлом.

Повернувшись к окну, затянутому серой пеленой дождя, Кэри заговорила. Она хотела рассказать только про игру и Ригера, но как-то так вышло, что… слова цеплялись за слова, вытягивая воспоминания, то горькие, то сладкие.

Смешанные.

И слезы, которые Кэри прятала от себя самой, потекли по щекам.

…ну и чего ты разревелась? — Сверр поднял ее, и Кэри вскрикнула от боли. — Стой смирно. Сейчас пройдет.

Он отряхнул платье от песка и мелкого сора, прилипшего к юбкам. Заставил разжать изрядно разодранные ладони, ощупал пальцы, и предплечья, и плечи, убеждаясь, что все хорошо.

— Больно? — спросил, обнимая. И Кэри уткнулась в его плечо, заскулила. Больно… но боль потихоньку растворялась.

— Скоро совсем пройдет, — Сверр гладил по голове. — Поверь мне.

Ему десять и даже почти одиннадцать. Он взрослый. Ответственный.

И в седле держится хорошо. А Кэри неуклюжая и ее снова лошадь сбросила, да неудачно: нога застряла в стремени.

— Ступить можешь?

Кэри кивнула: она попробует. Слезы лились не столько от боли, которая и вправду была терпимой, сколько от обиды.

— Давай, — Сверр подставил плечо. — Потерпи, маленькая.

Стиснув зубы, Кэри сделала шаг. И едва не взвыла — боль вернулась, а сама нога сделалась словно бы деревянной.

— Стой, — выпустив ее, Сверр встал на колени. — У тебя ступня опухает. Обопрись на меня.

Он расшнуровал ботинок и, невзирая на вой Кэри, стащил его с ноги.

— Вывих. Доктора надо позвать.

Поднявшись, Сверр просто подхватил Кэри на руки и понес. Шагал он широко, и запах менялся, становясь тяжелым, пугающим.

— Все хорошо, маленькая моя, — он усадил Кэри на лавку и подал стек. — Я скоро.

— Стой, — Кэри попыталась его удержать, она уже видела, как изменилось выражение его лица. Сверр вновь стал… другим. И с легкостью стряхнул ее руку, провел кончиком стека по щеке, и когда Кэри зажмурилась, сказал:

— Не бойся. Я никому не позволю обижать тебя.

Кобылица носилась по леваде, то и дело останавливаясь, дразня Сверра. Она выгибала шею и била копытом, оставляя на песке круглые отметины. Подпускала на расстояние вытянутой руки, но не давалась, уносилась прочь. И Кэри наблюдала за этой игрой, убеждая себя, что Сверр сдержится.

Он ведь обещал в прошлый раз.

И не будет ее обманывать.

Сверр хороший, только вспыльчивый и…

Кобылица устала играть и позволила поймать себя. Тихонько заржав, она толкнула Сверра мордой в плечо, а потом попыталась за ухо ухватить. И он провел ладонью по мокрой от пота шее.

— Нельзя обижать Кэри, — сказал он очень тихо. И стек щелкнул по голенищу сапога.

— Сверр, нет! — Кэри вскочила и сделала шаг, едва не рухнув на песок. Она сцепила зубы и заставила себя идти, чудом удерживаясь на ногах. Длинный подол амазонки волочился по песку, и распухшая ступня скользила. — Сверр, пожалуйста, не трогай ее… она… она мне нравится…

Сверр гладил кобылицу, и та стояла смирно, бархатный нос ее касался его щеки, словно лошадь рассказывала о чем-то…

Доверчивая.

— Нет, пожалуйста… ты не должен этого делать.

Кэри не знала, откуда появился нож.

Просто солнце плеснуло светом, и вспыхнула тонкая кромка лезвия, а кобылица, завизжав, встала на дыбы. И кровь запахло. Запах этот заставил Кэри отпрянуть и, потеряв опору, она упала на песок. Горячий. Колючий. Разбитый многими копытами.

— Вставай, — Сверр протянул руку, и пальцы его были в крови. — У этой лошади был дурной норов. И выезжана отвратительно.

Руку пришлось принять.