Искры гаснущих жил

Снежинки ласкают щеки Кэри. Истаявшие, они похожи на слезы.

— Но… моя мама…

…бросила ее при рождении.

Брокку было двенадцать, когда мать ушла. А может, ее не стало много раньше? Сколько ей было, когда ребенок появился? Шестнадцать?

Сама дитя.

Раньше он не думал о таком, вовсе старался не думать, не тревожить давние болезненные воспоминания. А теперь вдруг…

Небо сделалось сизым, с прозеленью. Белые нити облаков протянулись жилами небесной породы. Нынешняя зима будет похожа на прошлую, и все-таки отлична от нее.

— Иногда я пыталась представить себе, какая она… думала, что найду и спрошу, почему она меня отдала? — Кэри устала играть с водой и выставив ладошку, ловила снежинки. — А ты… думал о таком?

Девочка с желтыми глазами подошла слишком близко.

Всего за один день.

Даже не день. Вечер. И утро.

— Думал. И спросил… она ведь вернулась, не насовсем, а просто, чтобы… помириться.

Не с ним, Брокком, но с дедом, который ждал этой встречи, злился, раздражался, но давил в себе и раздражение, и злость. Он стал вовсе невозможен.

— Она любила меня, — Брокк протянул руку, и Кэри, приняв ее, шагнула навстречу. — Я был ее ребенком, но в то же время я был… чужим? Меня рано забрали, решив, что она не сумеет воспитать правильно. Дед…

…всегда и все стремился контролировать.

— Отец опять же. Рано появились учителя. Расписание, в котором для нее не осталось места. А потом и вовсе меня отправили в школу. Мы виделись едва ли раз в полгода. Потом был Каменный лог… и я в ней не нуждался, так она сказала.

…а она нуждалась в ком-то, чтобы жить дальше. И ушла.

Было ли обидно?

Да. До слепых глаз. Прокушенной губы, потому что плакать нельзя, он взрослый.

Райгрэ.

И должен вести себя соответственно.

— Она вышла замуж за альва. И у меня появилась сестра.

Снегопад усиливается.

Холодает. И порывы ледяного ветра пронизывают ткань. Пора заканчивать прогулку, но Брокк оттягивает момент расставания, которое неизбежно по возвращении домой.

— Ей было четыре, когда мы встретились впервые. Смешная девчонка. Любопытная. Непоседливая. Дед ворчал, но…

…он сразу полюбил ее. И зная свою сухость, жесткость, боялся подойти, напугать, оттолкнуть ненароком.

— А ты?

— Я… — его жена умеет задавать неудобные вопросы. Солгать легко, Кэри не заметит лжи, но Брокк не желает обманывать ее. Да и самому нужна правда. — Все было неоднозначно.

Длинноносая девчонка, от которой пахло вереском.

И мамина неприкрытая к ней любовь, нежность, раздражающая забота. Девчонка от нее сбегает и прячется, а Брокк давит в себе зависть.

— Я не мог отделаться от мысли, что она украла у меня мать.

Запоздалое признание. А тогда… ревность. Приглушенная голосом разума, спрятанная за хорошими манерами, но все же проглядывающая. И просьба деда не натворить глупостей.

— Все ж одной крови, — сказал он, отводя взгляд, словно стыдно стало перед Брокком.

И Эйо, любопытная, вездесущая, не способная и минуту усидеть на месте. Брокк прятался от нее, а она находила, не приближалась, видимо, чувствуя его раздражение, но лишь смотрела… и грызла ногти. Трогала стены старого дома, выискивая трещины. С восторгом расковыривала позолоченную резьбу на старом кресле…

…и уснула на полу. А мама, словно не замечая его ревности, попросила отнести Эйо в комнату. Стоило взять ее на руки, как она проснулась, окинула Брокка настороженным взглядом и поинтересовалась:

— Не уронишь?

— Ни за что.

Кажется, тогда он понял, что больше не один.

— Мы с Эйо виделись не так уж часто. А потом началась война и…

…она шла по обе стороны перевала. И продолжается во снах Брокка.

— Мама погибла. Дед за ней ушел. Сердце не выдержало.

…сухой изможденный старик, который упрямо цеплялся за жизнь, словно понимал, что не должен бросать внука. Он до последнего дня сам вставал с постели, одевался, всегда тщательно, не позволяя в одежде и малейшего беспорядка. Дед спускался в столовую и занимал место в кресле с высокой спинкой. Он вешал трость на ручку его и складывал руки на груди.

— Ну? — седые брови хмурились. — Пусть подают. И не надо мне говорить, что я должен себя беречь. Поздно уже.

Он хмурился, когда подавали диетический завтрак, ворчал, а Брокк боялся, что однажды у старика не хватит сил на это ворчание.

…дорогие люди уходят. Больно думать об этом. А не думать — невозможно.

И ледяной порыв ветра подымает влажную листву, раскатывает снежную шаль. Нет больше пуха, но есть ледяная крупа, которая царапает кожу, но прикосновение это, злое, зимнее, успокаивает.

— Мой брат, — Кэри молчала до самого порога и лишь остановившись у подножия лестницы, потемневшей, с потрескавшимися ступенями, заговорила. — Утверждал, что любит меня. А порой мне казалось, что он меня ненавидит… и это тоже сложно.

— Расскажи, — попросил Брокк, хватаясь за тонкую нить слов.

Сегодня он не был настроен на тишину и одиночество.

Глава 21

Рассказать?

С ним неожиданно просто разговаривать. Или дело в том, что Кэри слишком долго молчала? Быть может и так. А ее муж оказался совсем не таким, каким она себе его нарисовала.

Хмурым?