Искры гаснущих жил

– Утром, мастер. – Он смахнул пот. – Рвануло так… – Риг потряс головой и коснулся уха. – До сих пор слышу через слово. В голове гудит!

Он рассмеялся, и Брокк почти окончательно уверился, что Риг от взрыва обезумел. Впрочем, эта мысль мигом сменилась иной. А если и вправду обезумел, но не от взрыва, а до него? Если сам этот взрыв на закрытом полигоне – его рук дело?

– Волна к домам пошла…

Смех перешел во всхлипывания. Риг плакал, не стесняясь слез, размазывая их по щекам грязными руками. И полосы копоти расползались по коже.

– К домам…

…дерево.

Хорошее сухое дерево, которое доставляли на полигон спецрейсами. Красная черепица. И войлок для утепления стен.

Войлок чудесно горит.

– Сколько?

Брокк не услышал своего вопроса.

– Все…

– Жертвы?

…не все успели уйти. Сейчас на полигоне лишь четверть от обычного состава. Работы немного, но… мастера-люди, инженеры и смотрители, разнорабочие… повариха, толстая неповоротливая женщина, которая готовила поразительно вкусные супы, и ее племянница, вдовая, взятая на полигон, потому как больше им некуда было идти.

Другие женщины… их немного, но кто-то, устав от затянувшегося на годы одиночества, рискнул перевезти семью.

Дети…

– Оно… оно не сразу пошло… многих успели вывести…

Многих. Не всех.

…огненный шквал покатился в низину по естественному руслу единственной дороги. И крохотные, казавшиеся с высоты игрушечными домики вспыхнули.

– Могло быть хуже, – сказал Риг и повторил: – Могло быть хуже… много хуже…

Он вцепился в эту фразу и повторял ее, не то оправдываясь, не то себя же убеждая.

Могло быть.

Наверное.

Первые сутки без сна. И грохот далекой лавины эхом взрыва. Лед и ветер. Колючий снег. Холод, который пробирается в четвертый ангар. Ангары не предназначены для людей, но больше жить негде.

Раненые.

Те, кто в сознании, стонут, скулят, и голоса их перевиваются с воем ветра. Тяжелые лежат молча, но оттого только хуже. И Брокк держит портал, переправляя людей в Королевский госпиталь. Там помогут, хотя бы некоторым.

Ему стыдно смотреть в глаза, пусть бы и нет в случившемся его вины.

Это вновь сказал Риг и стыдливо отвернулся.

Нет?

Наверное. Не Брокк пронес бомбу на полигон. Не он отступил, позволяя истинному пламени взять свою цену. Не он выпустил огонь, но…

Он сделал возможным само его появление.

Проклятье!

Брокк был непозволительно самонадеян, посчитав, что сможет контролировать такое оружие. И обвинительно глухо гудела струна растревоженной жилы. Молодая, далекая, она ярилась, грозя прорвать гранитную подложку гор, выплеснуться из русла. И Брокк, сдавив голову руками, уговаривал жилу отступить.

Получалось плохо.

Она устала, отползла, но эхо ее долго звенело в горах.

А к вечеру разыгралась буря. Она спешила стереть ожоги, сыпала снегом, стегала ветром, то плакала, то скулила, терлась о стены ангара, слишком тонкие, чтобы чувствовать себя в безопасности. И люди, которым пришлось остаться, жались друг к другу. В пустых бочках, на тряпье, дереве и керосине разожгли костры. И дым поднимался к потолку, цеплялся за чешую уцелевших драконов.

Их сторонились.

Даже те, кому случалось работать с механомами, предпочитали держаться подальше, точно не доверяя зверям из металла.

– Это кто-то из своих. – Риг, обойдя ангар, вернулся. Он принес две жестяные кружки с бульоном, и Брокк вдруг осознал, что замерз и проголодался.

Когда он ел в последний раз?

Утром.

Завтрак и Кэри. Она осталась в каком-то ином мире, куда Брокку, быть может, позволят вернуться. И в этом мире у него есть дом и полузаброшенный сад с деревьями и статуями…

…жена.

Девочка, цвет глаз которой меняется. У нее скоро день рождения, Брокк помнит, но подарка он не купил, разве что…

…ведь успел доделать, сам не зная зачем. Из врожденного упрямства и потому, что не привык бросать работу.

– Олаф. – Риг склонился над кружкой, он не спешил пробовать, но вдыхал мясной аромат и кривился.

– Почему?

Риг поморщился.

– А кто еще? – Он все-таки отхлебнул бульона и, зажмурившись, пояснил: – Он несерьезен.

И поэтому решил подорвать полигон?

– Ему все слишком легко дается. – Риг заговорил тихо, но с какой-то непонятной живой ненавистью. – Родился с серебряной ложкой во рту и… гордится. Чем он гордится? Семья сюда пристроила, чтобы избавиться от головной боли…

Его лицо в полумраке ангара казалось маской.

– Он привык быть лучшим, а тут… другие, кто ни в чем ему не уступает.

О нет, не только ревность, но и раненое самолюбие.

– Решил доказать, что… – Риг запнулся и дернул плечом. – Какая разница? Пусть ищейки выясняют, что он тут делал.

– Когда?

– Вчера. Заявились с Инголфом… зачем? Я спросил, а эти…

Инголф и Олаф? Между этими двумя отношения, мягко говоря, натянутые, а тут вдруг совместный визит и накануне взрыва. Риг не врет? Ему незачем. Слишком легко проверить, но… и он сам оставался на полигоне. Его месяц. Его дежурство.

Нет в этом смысла.

Экипаж Брокка.

Старые склады. Жилой дом.

Полигон.

Слишком разные объекты, и… как будто кто-то ставит свой собственный эксперимент. Вот только смысл его от Брокка ускользает.

Думай, мастер.