Искры гаснущих жил

– А… а если у нас не получится выбраться?

Таннис дрожит и, кажется, сама не замечает этой дрожи.

– Выйдет.

Кейрен старается говорить уверенно, но она чувствует ложь и хмыкает.

– Ты сам в это не веришь.

– Просто я невезучий.

– Слушай. – Ей все-таки не лежится спокойно, ерзает, пытаясь перевернуться на спину, но тут же шипит, верно, острые камни пробивают и кожанку, и толстый свитер. Под свитером у нее разношенная и очень мягкая рубашка, а под нею – кожа, горячая, влажноватая. – Можно личный вопрос?

– Я не женат.

Она замирает и отворачивается.

Ну да, не женат, хотя… отец заговаривал, что следовало бы. И матушка не единожды намекала, однако Кейрен предпочитал намеки не слышать. Арнлог вот женился… и Лиулфр… Фолки опять же помолвлен, а матушке все неймется.

Шестеро внуков ей мало…

Или просто свадьбы устраивать понравилось?

– Да я не о том. – Таннис все же перевернулась на другой бок, пожаловавшись: – Рука затекла.

– Эта?

Он нашел ее руку и принялся растирать.

– Так вот, я про другое хотела… куда у тебя хвост девается?

– Что?

От такого вопроса Кейрен опешил, Таннис же, приподнявшись на локте, объяснила:

– Ну, когда ты собака…

– Пес…

– Пес, – послушно исправилась она, – у тебя хвост есть. С кисточкой.

О да, сколько он из-за этой кисточки насмешек вытерпел, как-то даже обгрызть пытался, но не вышло.

– Есть, – осторожно согласился Кейрен.

– Так вот, что я думала. Ну, с ногами оно понятно, ноги – они ноги и есть. С руками тоже. С головой. А вот с хвостом… откуда он берется?

– Не знаю. Я как-то вот не задумывался.

– Жаль… – Таннис замолчала, правда, молчание длилось недолго. – Слушай… а зачем он вообще нужен?

– Хвост? – на всякий случай уточнил Кейрен.

– Ага…

– Если у меня, то… – Он вздохнул и признался: – Для красоты. На самом деле он другим быть должен. Хвост – тоже оружие. Как плеть или вроде того. Райдо, наш средний, ударом хвоста полено перешибить способен…

…был способен.

Кейрен соврал, сказав, что шрамов не осталось.

Остались. В последний раз, когда он видел брата, то не узнал. Красавец Райдо превратился в… существо с потухшим, каким-то безразличным взглядом. Белая лоснящаяся кожа, неестественная, точно воском натертая, натянутая на скулах. И сами скулы торчат, кажется, что сквозь эту кожу проглядывает синеватая кость. Рубцы опять же. Толстые. Красные, они не разглаживались, но то и дело вскрывались, выпуская порцию черной, отравленной разрыв-цветами крови.

Райдо ходил очень медленно, по-стариковски сгорбившись. Он опирался на трость и шаркал ногами, словно боялся, что если оторвет их от пола, то не удержится, рухнет.

Однажды и рухнул, промахнувшись мимо ступени.

И когда Кейрен подал руку, пытаясь помочь, глянул так, что… показалось, ударит. А Райдо лишь оскалился и проворчал:

– Спасибо, младшенький…

Он и разговаривал мало, когда нельзя было молчать, отвечая на вопросы скупо, раздраженно. Время от времени на теле его вырастала очередная шишка, и в доме появлялся хирург. Тот ли, что некогда спас Кейрена? Другой ли? Седой и строгий, в черном костюме с белым воротничком. Хирург поднимался в комнату Райдо, а матушка оставалась в гостиной, приказывала подать чай, но к нему не притрагивалась, замирала, вслушиваясь в то, что происходит где-то в доме.

Наверх несли таз и медный чайник с кипятком, чистые повязки, проглаженные с двух сторон – матушка лично следила за тем, чтобы приказы врача выполнялись со всем возможным тщанием. Туда же поднимался ординарец, совсем еще мальчишка, но рядом с ним мальчишкой Кейрен ощущал себя.

Райдо сносил визиты врача молча.

И к опиумной настойке не прикасался.

И запрещал входить в комнату всем, кроме Кейрена.

– Заходи, младшенький, – ворчал он и пытался улыбнуться. Но сшитое из лоскутов лицо не поддавалось, и улыбка выходила кривой. – Расскажи, чего в мире творится. Выпить налей.

Пил он много, и отнюдь не вино, но никто, даже мама, не смел упрекнуть его в прискорбном пристрастии. Кейрен попытался однажды, но остановился, заметив, как полыхнули и погасли синие глаза Райдо.

– А что мне остается, младшенький? – Райдо поерзал, пытаясь сесть в постели. Неловко задел подушку, и она упала на пол. А Райдо наклонился было за ней, но, оскалившись, отпрянул.

Больно.

Ему каждую минуту больно. И, наверное, зря он отказывается от опиума, способного пусть и ненадолго, но облегчить эту боль. Он и сам понимает, оттого взгляд то и дело задерживается на узком флаконе, заткнутом крышкой.

– Я могу… – Кейрен поднял подушку и взял флакон.

– Ничего ты не можешь, младшенький. – Райдо все-таки сел, упираясь затылком в изголовье кровати. – И никто не может.

Кейрен поставил флакон на место.

– Сядь.

Сел.

– Ты такой же послушный, как и был. Хоть что-то не меняется. Может, и к лучшему, что не меняется… чушь несу?

– Немного. Мама… беспокоится.

– Знаю. Мне жаль. – Глаза Райдо слезились, и он раздраженно смахивал слезы. – Но лучше пусть там беспокоится, чем… видит меня таким. Скажи, завтра выйду.