Искры гнева (сборник)

В комнату вошли Гордей Головатый с Григорием Шагрием и поклонились.

— Поздравляем вас с понедельником!

— Хотим видеть его милость Якова Щербину.

— Щербина здесь. А "его милости" нет, — усмехаясь, проговорил Яков и тоже поклонился и предложил гостям садиться.

— Мы бы хотели с глазу на глаз… — сказал Шагрий.

Арсен посмотрел на Якова, тот кивнул ему головой, и мальчик поспешно вышел из комнаты.

Гордей с Григорием окинули взглядом избу, затем с любопытством посмотрели на высокого, белоголового, одетого во всё белое хозяина. Тот, тоже не скрывая любопытства, рассматривал гостей: один кряжистый, уже пожилой, вместо левой руки — культя, другой — белобрысый, ещё молодой, с крепкими рубцеватыми от ожогов руками. Щербина сразу узнал по этим ожогам солевара.

— Нас прислал к вам наш побратим Петро Скалыга, — нарушил молчание Головатый.

— Друзья моего друга — также и мои друзья, — почтительно ответил Щербина. — Рад вам. А "его милостью" прошу меня не называть, — заявил решительно.

— Нас тревожит судьба упрятанного в Торскую крепость хлопца Лащевого, — сказал Гордей, которому уже начала надоедать вся эта церемония знакомства.

Щербина задумался. Гости напряжённо ждали.

— Вы знаете, за что его посадили?

— За бунтарство, — ответил Шагрий.

— За то, что попугал дворянина, помещика Синька, — заметил Щербина и начал рассказывать, как именно пугали в лесу этого пана.

Гордей и Григор молча слушали. Они не стали говорить Якову, что хорошо знают обо всём этом и что один из них, здесь присутствующий, даже принимал в том нападении участие. Их удивило, что старик так хорошо обо всём осведомлён. Мало того, он знает даже больше, чем они. Оказывается, Синько уже побывал в Бахмуте, в Изюме и здесь, в Торской крепости, и везде добивается жестокого наказания Семёну Лащевому, требует также выведать у него, кто был с ним в ту ночь, чтобы наказать и сообщников…

— Эх, надо было всё же не жалеть, а хорошенько отдубасить этого Синька! А то только совестили, — сказал тихо, но со злостью Шагрий.

— Не о Синьке сейчас речь, — проговорил так же тихо Яков. — После неудачной попытки освободить парня его перевели из башни в подземелье. А это ещё хуже. Есть слух, что Лащевого, вместе с несколькими, как говорят, очень опасными бунтовщиками, погонят в Изюмскую крепость, а оттуда выбраться почти невозможно.

— Но его надо спасти! — почти выкрикнул Шагрий.

— Как там с охраной?.. — спросил Гордей.

— Сейчас там наших людей нет, — поняв намёк, ответил Щербина. — Всю прежнюю охрану заменили. Прислали будто бы из того же Изюма или из Воронежа…

— А если силой? — прервал Якова Головатый. — Стремительно, неожиданно?

— А где взять такую силу? — пожал плечами Щербина и куда-то вышел.

Вскоре на столе появились краснобокие яблоки, крупные желтоватые груши, укрытые седой изморозью сливы, в янтарных сотах пахучий мёд и пышные, румяные пампушки.

— Прошу, угощайтесь, — пригласил к столу Яков гостей.

Гордей и Григор сели на лавку, но есть не стали. Они думали над последними словами Якова: "А где взять такую силу?"

— Ещё нам хотелось бы услышать ваше слово о бахмутском управляющем, — нарушил наконец затянувшееся молчание Шагрий.

Щербина кивнул головой, взял с полки одну из тетрадей, перелистал её, потом поднёс близко к глазам, но прочесть ничего не смог. Тогда он поставил перед собой на окне против света широкую, наполненную водой бутылку, а позади неё приладил тетрадь.

Буквы сразу увеличились, словно раздулись.

— Здесь собраны записи незабываемой истории, описаны события семьсот седьмого и семьсот восьмого годов, — проговорил Яков и, зажмурив правый глаз, начал всматриваться в строчки. — Вот предводитель мятежников — беглецов, бедноты, работных людей — Кондрат Булавин… Да-да, атаман Булавин… А вот его сподвижники: запорожский атаман Щука, атаман Семён Драный, монах Филимон, понизовец Головатый…

Гордей хотел было спросить, что там написано о нём, но сдержался: он видел, что Яков с трудом разбирает буквы.

— Вот об атамане Некрасове, который увёл остатки булавинцев на Кубань… — продолжал всё так же тихо Щербина. — Вот об атаманах Голом и Хохлаче. И наконец, о той печальной истории в урочище Кривая Лука… Ага, вот то, что вам нужно, — повысил голос Яков. — Здесь, на этом листе, речь идёт о князе Долгорукове, о полковнике Шидловском и об их прислужниках. — И он громко прочёл: — "…Сын торского таможенного Анистрат Грименко выведал, где именно в урочище около Донца и каким строем, стоят возы повстанцев. Выведал их уязвимые места и подсказал начальникам царского войска…"

— Вот, значит, почему этот Грименко сейчас бахмутский управляющий! — выкрикнул Шагрий. Он встал, выпрямился, поблагодарил хозяина и попросил его дальше не читать.

— Ничего, мы найдём силу! — встал и Гордей, он посмотрел в окно на стены крепости, которые возвышались почти рядом, за деревьями, и добавил; — Скоро мы ударим по её запорам!..

— Тогда прибавьте и мою, хотя хилую, но всё же силу, — твёрдо сказал Щербина.

— Спасибо, побратим Яков! — Гордей положил руку на плечо старику.