Искры гнева (сборник)

Какое-то мгновение Григорий стоял над раскрытым чемоданом: как лучше уложить вещи? За последнее время кое-что приобретено, и чемодан, с которым сюда прибыл, мог и не вместить всего. Но раздумывать некогда. Как попало свернул и бросил костюм, рубашки и другие вещи.

Управившись, вырвал из блокнота лист бумаги и написал:

"Хлопцы!

Микола и Петро!

Отдаю концы. Убедился, что шахтёра из меня не выйдет.

Будьте здоровы.

Григорий".

Хотел ещё добавить: "Намереваюсь наведаться на Кировоградчину, домой", но передумал. Сообщать, куда именно сейчас едет, пожалуй, не стоит. Листок положил на столе, но не на видном месте, а под тарелку с графином. Перед тем как закрыть чемодан, осмотрел комнату. Взгляд остановился на фотографии над кроватью. И как это получилось, что чуть не забыл — групповой памятный снимок друзей, среди которых и он, Григорий, красуется на переднем плане в шахтёрской спецовке, в каске, на плечах отбойный молоток. Снял фотографию, хотел положить и её в чемодан, но задержал в руке, ещё раз посмотрел на неё и задумался.

Это было в те первые дни перед спуском в шахту. Фотограф долго выбирал место, прицеливался, водил по двору — не знал, где лучше сфотографировать: на фоне террикона или копра, а они послушно толпились, радостно взволнованные, торжественно, как на параде, подымали на плечи отбойные…

Фотографию тогда он немедленно отослал в село домой. Ему писали, что снимок тот сходились смотреть и родственники, и знакомые, и все говорили, что он выглядит очень браво, особенно ему к лицу каска с лампой-фарой. А железный ребристый обрубок с ручкой никак не похож на молоток. И даже удивительно, что он так называется.

И ещё писали родные, что они гордятся им, шахтёром. Желали ему здоровья и удачи в работе.

"Удачи в работе… — подумал раздражённо Григорий. — Напрасно желали, отработал". Представил, что он дома, среди родных и знакомых, и почувствовал, будто изобличён в каком-то преступлении. Знал, что при встрече, в первые минуты, его будут приветствовать, радоваться. А потом он обязательно должен ответить на вопрос: почему прибыл?.. И он чистосердечно скажет всю правду о своём разочаровании. Хотя многое зависит от того, как рассказать-нарисовать эту правду. Можно же при встрече так её преподнести, чтобы наверняка поразить, да, поразить… Но время ещё будет подумать, поразмыслить, как лучше повести этот разговор.

Взволнованный, переполненный мыслями, шагая по комнате, Глушко увидел себя почти во весь рост в зеркале, вделанном в двери шкафа: коренастый, плечистый, продолговатое загорелое лицо, коротко подстриженный, с зачёсом на правую сторону, чёрные блестящие волосы, крепкие мускулистые руки. Глянул и перевёл взгляд на фотографию.

"А снимок этот, наверное, нужно оставить здесь, — подумал Григорий. — Да. Пусть он висит над кроватью, как висел. И вообще будет лучше, если ребята не заподозрят в первые минуты, что я ушёл совсем. И та моя прощальная записка тоже некстати".

На улице, где-то вблизи, послышались голоса и смех. Григорий повесил фотографию, выхватил из-под тарелки записку, порвал её и бросил в корзину для мусора. Потом подхватил чемодан, пошёл к дверям и остановился — идти было некуда. Коридор общежития полнился весёлыми голосами и топотом ног.

"Спрятать чемодан и выбрать более удобное время, — подумал Григорий, но тут же мелькнула мысль: — А почему бы не через окно?.." В одно мгновение он открыл рамы, выглянул на улицу — поблизости никого. Изловчился и выпрыгнул. Какой-то момент стоял у ствола клёна, прислушивался, потом перемахнул через палисадник и пошёл по направлению к вокзалу.

Войдя в вагон, Глушко поскорее засунул чемодан под полку и тут же осторожно выглянул в окно. Во время пребывания на вокзале и даже уже здесь, в вагоне, он боялся, что вот-вот явятся Гутяк и Сынявка, а может быть, и другие ребята, окружат его и начнутся уговоры, упрёки, угрозы — настоящая ловля. Да, ловля! Он слышал о ней на шахте, а раньше читал в какой-то книге — в степи, на вокзале, а то даже в поезде друзья, земляки и напарники по работе преграждают беглецам дорогу и возвращают их на шахту.

Но вот наконец раздался протяжный гудок паровоза, вагон дрогнул, прокатился перезвон, послышался мягкий перестук колёс на стыках рельс — поезд отправился. Григорий уже смелее стал против окна. Мимо проплывали фигуры людей на перроне, вдали, по ту сторону палисадника, а то и совсем близко — дома, деревья, и всё это тонуло в тихой вечерней солнечной позолоте. Но ничто сейчас не привлекало внимания Григория. Приблизилось, мелькнуло и исчезло.

Перестук колёс участился. Поезд набирал скорость.

Дорога стелилась на запад.