Искры гнева (сборник)

"Попутная. Наверное, грузовая, — подумал Григорий, — не прозевать бы". Он решительно прибавил шаг и вскоре очутился на дороге, что вела к станции.

1950

Из прошлых дней

Миновали годы… Я снова на том месте, где вихрила моя молодость, где, собственно, по-настоящему началась моя трудовая жизнь.

Здесь всё мне знакомое, дорогое, родное. Присматриваюсь. Узнаю. Сравниваю с тем, что было тогда, и, словно морские волны, накатывают воспоминания…

То были дни, когда страна только что вышла из тяжёлых боёв с врагами и поднималась из руин. Уже отстраивалась и наша степная шахта № 2, обновлялся, прихорашивался посёлок, над степью по-весеннему зазвенели радостные песни.

Старшие мои друзья пошли в забой добывать уголь. А я стал грузчиком. Эта работа не требует большого умения, была бы сила и кое-какая сноровка. На железнодорожном пути стояли с раскрытыми дверями вагоны. Я и мой напарник Костя сноровисто, в один миг, подхватываем наполненные углём носилки и взбегаем по прогибающейся доске.

— Давай! Влево!

Или:

— Уголь вправо! — командует Костя.

— Есть!.. — отвечаю коротко.

Носилки с размаха подымаются вверх, на лету переворачиваются набок и падают точно в нацеленное место, Угольная гора вырастает и вырастает. И так, пока не наполнится вагон.

Мы работаем у самого дальнего крыла эстакады. За сто метров от нас работает воздуходувка, гремят покрытые угольной пылью решётки сортировки, из откатки долетает перезвон вагонеток, голоса людей. А здесь, у подножья террикона и под эстакадой, спокойно, тихо. Кроме нас" грузчиков, сюда мало кто и заходит.

Я и Костя работаем здесь уже около месяца. Мы знаем всех грузчиков, всех, кто трудится на шахтном дворе.

Так что мы сразу заметили появление постороннего человека около эстакады.

Это была старая женщина. Она является почти каждый день. И, что удивительно, приходит сюда именно тогда, когда эшелон с углём должен отправиться с шахтного двора и мчать в назначенную ему далёкую — дорогу. Она бродит между вагонами, будто ей крайне необходимо за всем здесь проследить.

Нас, разумеется, заинтересовало, кто она такая. И мы узнали — старушка эта из шахтёрского посёлка. Зовут её Морозихой. Недавно прибыла сюда откуда-то из Полтавщины. Здесь, на шахте, работает её сын. Но всё, что мы узнали, не давало нам разгадки — почему так ведёт себя эта женщина.

Бывали дни, когда Морозиха приходила к нам с шахтного двора вся в угольной пыли и заметно уставшая. Тогда мы догадывались: сработала где-то на сортировке или около ствола, или на откатке.

Особенно интересно было наблюдать за Морозихой в тот момент, когда отправляется эшелон, — она, как заворожённая, стояла на перроне, подтянутая, торжественная. Это нас удивляло, так как мы хорошо знали: там, в вагонах, ничего нет, кроме угля.

Мы загружаем последний вагон, и на этом наша работа сегодня заканчивается.

— Добиваем норму, Павло, добиваем… — сказал довольным голосом Костя, обращаясь ко мне.

Я тоже рад нашему успеху. Мы выполнили норму до срока и через несколько минут будем свободны.

Наконец вагон загружен. Отбрасываем в сторону носилки. Они сегодня нам уже не нужны. Пусть теперь кто-то другой поднатужится.

Я и Костя уже готовы идти домой. Но нам нужно вписать в журнал учёта нашу работу. А тут, как назло, нет десятника.

Сегодня я настроился махнуть на прогулку в лес, который виднеется за терриконом.

Костя тоже с нетерпением рвётся домой. У него, как он говорит, "день домашнего аврала". Нужно починить забор и "поковыряться" на огороде.

Да если бы мы даже никуда и не спешили, кто имеет право нас задерживать? Мы же своё уже сделали!

С нетерпением ждём десятника. А день плывёт такой чудесный, погожий. Лучи полуденного солнца как раз над нами. Я и Костя укладываемся в тени пустого вагона.

Вдруг на дороге со стороны шахты увидели Морозиху. Она спешила к эшелону. Шла вдоль вагонов, осматривала их, наверное считала, сколько загружено, на ходу подобрала несколько кусков угля и бросила на открытую платформу.

— Что, мамаша, провожаете уголёк в путь-дорогу? — спросил просто так Костя.

— Да, провожаю, сынок, провожаю… — ответила серьёзно женщина. — А вы что, отдыхаете?

— Пошабашили уже. Загрузили норму. Тысячу пудов, как в аптеке, отгрохали. — Костя весело рассмеялся.

— Пошабашили… — произнесла как-то странно Морозиха.

Мне показалось, что она сейчас начнёт упрекать или уговаривать, как нас уговаривал недавно десятник, чтоб мы ещё часа два поработали, потому что простаивают вагоны. Но Морозиха только удивлённо глянула на нас, лежащих на земле. Взгляд её был какой-то беспокойно-пытливый и, казалось, пренебрежительный.

— А вы, я вижу, каждый день здесь ходите, — сказал Костя. — И кусочки, как крохи, подбираете.

— Имеешь каравай, береги и крохи, — сказала поучительно Морозиха. — Бывает, когда и крошка весит много.

— Что касается хлеба, то оно, может быть, и так…

— И угля, сынок, и угля, — веско произнесла старуха. — А вы, наверное, нездешние? — спросила уже более мягко.

Я ответил, что мы с Киевщины и на этой шахте недавно.