Была гололедица. Разыгравшийся к рассвету ураганный ветер срывал с крыш, точно пушинки, ветхие доски и железные заплаты, швырял их на землю и громом гремел по улице. Ледяная крупа немилосердно била в лицо, в глаза; ветер, пронизывая насквозь одежду, валил с ног.
Продрогнув, Чургин и Леон добрались наконец до шахты и укрылись в низком, переполненном рабочими здании.
Леон несмело остановился у двери, осмотрелся и увидел одно из сооружений шахты — нарядную. Она была довольно просторна, имела два оконца, одну дверь, освещалась двумя тусклыми коптилками и, может быть, только этим и отличалась от какого-нибудь сарая скотопромышленника. Потолок был исчерчен сажей, земляной пол — в выбоинах и пыльный, как проселочная дорога, глина со стен местами обвалилась, в щели свистел ветер. Из огромной раскрытой печи било голубое пламя, и угарный газ от него, смешиваясь с табачным дымом, сизым туманом плавал над головами рабочих.
Смотрел Леон на этот грязный сарай, на шахтеров, и ему хотелось подойти к каждому и пощупать: да люди ли это? В излатанных, кожей обшитых на коленях и ягодицах лохмотьях, в телячьих черевиках вверх шерстью и в лаптях, изможденные, с большими синими кругами под глазами и выдавшимися кадыками, они производили впечатление людей, которых за неискупимую вину заточили в подземелье и вот, на устрашение другим, подняли на-гор
Леону стало не по себе.
Дверь с шумом отворилась, и в нарядную, как ветер, ворвался Иван Недайвоз. Лампа его каким-то чудом горела, и от нее винтом шла струя копоти. Ногой наступив на фитиль, он погасил ее, лихо сбил на затылок старый картуз и весело бросил:
— Здорово, братва! Не опоздал? — но, увидев Чургина, притих и поправил картуз.
— Гудка еще не было, — ответил ему кто-то.
— С тебя и опоздания как с гуся вода, — засмеялся другой.
Леон тронул Недайвоза за рукав.
— A-а, братуша! Здорово! — подал ему Недайвоз свою большую руку. — И ты к нам?
Леон отвел его в сторону, тихо спросил:
— Эти люди давно работают под землей? Погляди: в гроб и то краше кладут. Оборванные, худые.
— Это ты, братуша, приглядывайся, а я на них насмотрелся. Раз худые — значит будут толстые, если не подохнут к тому времени. Да брось ты про это. Куда ж он тебя думает определить? — спросил Недайвоз, понизив голос и кивнув в сторону Чургина. Тот отдавал распоряжения подрядчикам и десятникам.
Недайвоз начал расспрашивать о Кундрючевке, о знакомых, и Леон не успевал отвечать на его вопросы.
— А дед Муха все головлей ловит? Люблю старика. Смирная душа, — сказал Недайвоз и тут же добавил: — Но с такой жить нельзя: задушат.
Чургин, окончив свои дела, позвал их:
— Пошли. Идем, Иван Филиппыч.
— Сейчас. Я догоню. Жемчужников! Давай наряд, а то так полезу.
Жемчужников наказывал что-то своим рабочим. Пренебрежительно скосив глаза на Недайвоза, он спросил насмешливо:
— А с тобой что — свиней пас, Иван Филиппыч?
Соперник Недайвоза по уличным дракам, зарубщик Степан с приятелями, громко засмеялись, начали отпускать по адресу Недайвоза злые шутки.
Смуглое, иссеченное углем лицо Недайвоза потемнело, он поднял голову и стал выше всех.
— Ка-кой гад шипит там! — гневно сказал он. — Или он ждет, чтобы я вырвал его сучье жало?
На этот раз захохотали друзья Недайвоза, предупредительно окружая своего атамана.
Степан, подзадориваемый Жемчужниковым, тоже поднял голову, выступил вперед и остановился, расставив ноги.
Недайвоз подошел к нему, вызывающе крикнул:
— Ну, кажи свой гадючий язык!
Загудел второй гудок, и шахтеры заторопились выходить. Драка была отложена.
Леон стоял у ствола и с волнением ожидал спуска в шахту. Перед ним была огороженная сеткой яма, движущийся трос, дубовый засов, преграждавший вход в клеть, и две коптилки на стальной сетке, надоедливо бросавшие в глаза красноватый свет.
От множества ламп рабочих воздух был наполнен копотью. Леон стал реже дышать, отошел в сторону, но смрад стоял облаком, от него нельзя было избавиться. Наконец Чургин пришел из машинного отделения, что-то наказал стволовому и, когда показалась клеть, вошел в нее и взял Леона с собой.
— Поехали.
Стволовой запер ствол бревном и дал сигнал в машинное отделение. Сразу же погасли лампы, клеть провалилась под землю.
Леон почувствовал, как вдруг площадка из-под ног его будто исчезла, а он, повиснув в пространстве, бешено летит вниз, как что-то до боли давит в ушах, тисками сжимает голову. И он инстинктивно схватил чью-то руку. А в стволе лил дождь, свистел ветер, будто пронизывающим до костей ураганом хотел выдуть всех из подземелья.
Так длилось минуты три. Потом клеть резко замедлила ход, но Леону показалось, что теперь она действительно оторвалась и все провалилось в какую-то незримую бездну, а он, гонимый неистовым потоком воздуха, стремительно летит вверх.
Еще через минуту блеснул огонек, и клеть стала. Бледный, вспотевший Леон вышел из нее и потерял равновесие. В глазах его все пошло кругом.
— Ну, как? — спросил Чургин.