Искры

— Что, здорово на наказного атамана похож? Вот тебя я и впрямь нигде не видел.

Шахтер рассмеялся.

— Э-э, неправда! Меня тут всякий знает. Я Козловский, — с гордостью сказал шахтер, ткнув себя пальцем в грудь.

Восточная лава подрядчика Кандыбина, где теперь была артель, разрабатывалась давно и ушла от уклона саженей на сто. Штрек ее был едва подорван, низкий, и Леону приходилось нагибаться чуть ли не вдвое, чтобы предохранить голову от ушибов. Тем не менее он раза два ударился головой так, что в глазах замелькали искры.

Наконец впереди блеснули лампы, послышались голоса рабочих.

— Добрались? — раздался где-то рядом голос Чургина. — А то я хотел итти разыскивать. Садись отдохни.

Леон сел на груду угля, облегченно протянул ноги и, сняв картуз, пощупал голову.

— Ну и дорога, черти б по ней ходили! Рост еще у меня такой, для этих нор неподходящий.

— Да и у меня рост. Ребятишки бывало дразнили: «Дяденька, достань воробушка». А вот шишек пока не набил.

Чургин тоже снял фуражку и, щупая голову, подмигнул рабочим. Те засмеялись, шутливо заговорили:

— Наши черти умнее ваших; их сюда калачом не заманишь.

— Это попервости так — шишку одну, а туда дальше — и всю голову разобьют.

В конце штрека, освещаемые лампами, виднелись силуэты рабочих. Там о чем-то спорили крепильщики, размахивая руками. Вот один из них оседлал бревно и озлобленно заработал пилою.

— Пралич вас, умные больно стали! — донесся его ворчливый голос.

— Не ладится, что ли, Василь Кузьмич? — крикнул Чургин, но крепильщик, не отвечая, продолжал пилить и ворчать на своих помощников.

— Это не Василь Кузьмич, а настоящая свекруха. Опять, видно, не по его сделали.

Из квадратного отверстия в стенке штрека — из печки — показался саночник. Он полз на четвереньках, руками хватаясь за стенки и тяжело дыша, а висевшая у него на шее лампа чадила в лицо керосиновой гарью. Слышно было, как сзади него что-то неприятно скрипело о штыб.

Выбравшись из печки, саночник поднялся, отцепил крючок от задней петли, что была на поясе, продел его в переднюю петлю и, вобрав живот и обеими руками упершись в стенку штрека, несколько раз телом своим дернул санки к себе. Из уступов выполз длинный, груженный доверху ящик на полозьях.

— Сколько тут? — вполголоса спросил Леон у Чургина.

— Пудов пятнадцать, не меньше.

Саночник высыпал уголь в вагончик, рукавом размазал по лбу капли пота и присел отдохнуть.

Леон взглянул на него и почему-то вспомнил Яшку Загорулькина. «Вот бы кому эти санки. А что ж этот?» — подумал он, задержав взгляд на оголенной впалой груди шахтера.

— Иван, ты уж свез бы разом всю добычу, а то вот опять лезть надо, — не то серьезно, не то шутя сказал Чургин и направился в уступы, сделав Леону знак, чтобы тот следовал за ним.

— Да я, Илья Гаврилыч…

Артельные рабочие начали полушепотом выговаривать саночнику:

— Надо ж тебе навалить столько!

— И в самом-то деле! Что, надорваться захотел?

Леон полз неумело, медленно, переставляя впереди себя лампу. Мелкие кусочки угля вызывали резкую боль в коленях, и двигаться на четвереньках было невозможно. Тогда, он пытался итти гусиным шагом, но головой ударялся о кровлю и волей-неволей опять переходил на четвереньки, в душе проклиная тех, кто «выдумал» шахты.

Чургин был давно уже в уступах и наставлял какого-то рабочего, как надо правильно рубать уголь.

— Ты его немножко скоси, обушок, чтоб под углом пускать можно было, тогда он не будет цеплять. А так через неделю ты до костей руки собьешь.

Обушок был прямой, во время работы зарубщик бил им в подошву уступа, и чтобы не калечить руки, требовался большой навык.

— И сидеть надо не так, как ты, а вот так, — продолжал Чургин. Потом сел, поджав под себя левую ногу и вытянув правую, и несколько раз вогнал обушок под пласт.

Закрепив понадежней зубок и убедившись, что шахтер понял его, он отполз в сторону, где сидел Леон.

— Вот это и есть сердце шахты. Если здесь дело не ладится, будет стоять все, — стал объяснять он Леону, закуривая. — А это зарубщики, или забойщики, — самые искусные люди шахты. Сейчас они делают зарубы, как у нас говорят, затем подорвут пласт динамитом, потом саночники перевезут уголь в штрек, к вагончикам, а дальше — ты видел — по уклону покатят его в вагончиках вниз и, наконец, по откаточному штреку — к клети и на-гора.

В двух шагах от Леона искрился мощный пласт антрацита. Вдоль него в тумане копоти, скособочившись, цепочкой сидели зарубщики. Размеренно взмахивая длинными обушками, они метко вгоняли их в зарубные щели у подошвы, при каждом ударе приглушенно гикали натужным грудным вздохом, как гикают в лесу дровосеки, но звуки эти тотчас поглощались сырым, тяжелым воздухом, и мертвенная тишина подземелья царствовала нерушимо.

— И сколько же можно так намахать за день? — спросил Леон.

— Пока зарубщик сделает пай, то-есть подрубит по падению пласта три сажени и по простиранию — аршин. А пласт — шесть четвертей. В пудах — это около четырехсот пудов. Тяжелая работа и требует большого навыка. Когда-нибудь, возможно, ее будет выполнять машина, а пока…