Искупление

- Прежни князья ездили, и наш поедет! - уверял высокий мужик, весь зиявший прорехами на старой однорядке.

- Во стенах сидючи, с добытком не быть!

- Наипервейший добыток - голова на плечах своя! Але у тебя голов не одна и все в ушате впрок посолены?

Небольшого роста второй мужик, с которым спорил высоченный детина, опешил на миг, глядя из-под тяжелой бараньей шапки на противника, потом обежал телегу, пропылил босыми ногами и сдернул рогожу с воза:

- На! Зри, словоблуд! Нет у меня иных голов, как токмо на плечах, но случись татарва - не пощажу и единую!

- Смел таракан, покуда баба спит!

- Изыди от греха! - взмолился малый мужик, давая понять насмешнику, что только благочиние сдерживает его от драки.

- Эва! Ноздри-те распушил, яко пес подворотной! - резал самоуверенный детина, и оба, казалось, забыли суть спора, до которого им уже дела не было, и только обида от тяжких слов горячила их, тянула к рукопри-; кладству, ..-..; ...,. ,

Из Чешковых ворот смотрели проснувшиеся гридни-ки И митрополичья стража, готовые выбежать, разнять и отвести на суд, где обоим мужикам придется платить за драку свои сирые куны и резаны - князю и митрополиту поровну... Дмитрий прошел мимо. Маленький мужичок схватил было его за полу мятля, дабы призвать в свидетели, но он направился дальше к воротам, радуясь, что Москва неравнодушна к его судьбе. - Изыди! - неслось сзади.

- Упокою тя единым перстом!

- Раскосмлю-ю!

Стражники вывернулись из ворот, но Дмитрий взглядом остановил их и взглядом же рассеял. Он привык, что его боялись, и не удивился, что исчезли все, кроме приворотного стража, он другому дивился: как скоро на Москве расходятся княжие тайны. Откуда пробиваются они в народ?

Дмитрий прошел в ворота, медленно поднялся по тропе на вершину откоса, чувствуя, что из-за деревьев митрополичьего сада следят за ним глаза сторожей. Он подходил к конюшне, на ходу снимая мятель конюха, когда грянул над Кремлем тяжкий колокол и разбудил все живое, что еще не успело проснуться. Звук колокола, величавый, низкий, понесся над городом навстречу солнышку, разбудил новый день, разбудил в Дмитрии его тревогу: ехать в Орду или не ехать?

Он не пошел в покои, а направился в церковь, однако не в каменный собор, а в маленькую церквушку у Боровицких ворот - в Спас-на-Бору. Молодой попик не ожидал великого князя, да еще одного, убежал в алтарь и долго там не мог напялить на себя пристойные ризы, волновался, повторяя молитвы и готовясь выйти в самом лучшем виде пред очи самого князя. Дмитрий не заметил ни переполоха в полупустой и плохо освещенной церкви, ни самого попика, он прошел в правый угол, где в пяти шагах от алтаря темнела каменная плита, и медленно опустился перед ней на колени. Он молился долго и сосредоточенно, не видя набежавших богомольцев, среди которых было много пришельцев из дальних деревень, не слыша пересуда московских нищих.

Он молился над прахом самого близкого из сотоварищей - Дмитрия Минина. Это он, Митя Минин, полный веселья и легкий сердцем, выступил по велению великого князя навстречу Ольгерду с малым сторожевым полном. Он был порублен со всеми вместе, не побежал от реки Троены - защищал Москву...

Дмитрий не мог объяснить, почему он молился сегодня не над прахом предков своих, а над ним, Дмитрием Мининым... Быть может, потому, что это самая свежая могила из всех дорогих ему могил, которые выросли на Руси за три последних года.

8

Колокольный звон к обедне совет боярский будто мимо ушей пропустил никто не поднялся с лавок, лишь один митрополит, чин свой блюдя, ушел в церковь Успенья. Он с утра был возбужден: слухи прошли, что идет сквозь леса игумен Радонежской обители - Сергий. Ждал его митрополит, не по чину волновался: удостоит ли ныне отец Сергий зайти в кремлевские храмы...

А сиденье продолжалось. Вот и обеду время приспело, и чашник Поленин легкой тенью заплывал в палату, кланялся великому князю и доводил с укором, что еда истомилась на малом огне. Ему и в другой раз сказано было: помедлить надобно - не до щей ныне...

- Сарыхожа письма ханского не кажет? Не кажет! А по сему ответствуйте мне: что задумано там у их? - кипел Иван Минин, такой же горячий и прямой, как его покойный младший брат. Его поддерживал Монастырев, сегодня и ему было не до смеха:

- Потому и не кажет, что велико зло держит хан с послом своим, а того больше - с Мамаем супротив нашего князя и земли русской!

- Вот и хрен-то! - причмокнул щуплый, сутулый Федор Кошка, которому не раз попадало за "гневны речи" от митрополита.

- Замышлено, замышлено! - поддакнул Лев Морозов.

- Пытать огнем посла! - выкрикнул Кочевин-Оле-шинский, потом поцапал бороду и голову двумя руками - волосы в сторону, бороду - в другую. Чудная привычка...

На это предложение поднялась вся палата в едином супротивном гуле:

- Не повелось так-то на Руси!

- Преобидим Орду!

- А оне нашего брата-христианина? А? - Уймитесь!

- На огне изречет истину!

- То набегом великим пахнет!

- Вот и хрен-то!

- Уймитеся!