Искупление

Из кустов порскнул серый заяц, тощий, еще не выгулявшийся. Только тут охотники вспомнили, что луки их еще не натянуты. Дмитрий накинул тетиву на свой и протянул руку к мечнику. Тот вынул из колчана пук стрел и сунул их копейцами в короткий сапог - так удобнее, а колчан подал князю. Они разъехались, чтобы встретиться, как солнце взойдет, на той же опушке, у тополя-рогатины. Бренок, почуяв свободу, ускакал через кустарник в чащу, Дмитрий взял чуть левее. Ехал осторожно, прислушивался. На большую живность в малой дубраве рассчитывать не приходилось, но боровая птица взлетала порой из-под копыт. Дубрава неожиданно кончилась, открылось небольшое покатое поле, убегающее вниз, где светлой полосой блестел на рассвете Дон. Где-то левее, верстах в трех или пяти, Непрядва впадала в него. Тихо было на опушке, не хотелось и ехать дальше. Вскоре показался Бренок, скакал по полю в сторону реки Смолки, верно выследил зайца. "И зачем коня томит?" покачал головой Дмитрий, подумав о дальней дороге в Орду.

На опушку выскакал лосенок. Повертелся на гонких, будто негнущихся ножонках - сразу видно, нынешний, весенний, - поднял горбатенькую мордочку, понюхал воздух. Дмитрий не двигался. Лосенок шевельнул ушами и пошел к лошади.

- Поди, отроча звериное! - тихо произнес Дмитрий.

С нижней губы лосенка тянулась до колен светлая слюна - нацелился, должно быть, на матку, но вот что-то его остановило. Он уперся прямыми ножками в землю, задрожал, увидя человека, и вдруг отпрыгнул в сторону, пошел подкидывать задними копытцами, только мелькали белые промежни задних ног, пока не скрыл его опушковый кустарник и дубрава. "Вот и добро, что нет тут Бренка, сгубил бы звереныша - взял бы грех на душу", - подумал Дмитрий.

Убивать и резать молодняк испокон считалось на Руси грехом.

Он тронул коня и направил его по опушке, объезжая дубраву справа, откуда-то доносились мычанье коров и пощелкиванье кнута. Вскоре показалось разбредшееся стадо, жавшееся к дубраве, где выжила трава, и пастух. Старик стоял и смотрел в ту сторону, где от Смолки скакал Бренок, а князя он увидел поздно, когда тог подъехал вплотную. Старик вздрогнул, вглядываясь во всадника, потом медленно стащил шапку, но не поклонился. Он был бос. Из-под длинной холщовой рубахи торчали подвязанные пенькой штанины. Лицо, пропеченное солнцем, высвечивало темно-багровым пятном из седых волос и такой же белой бороды.

- Чье стадо, старче?

- Мирское, боярин, - послышался голос. Старик ткнул шапкой в сторону и тут же снова умял ее под грудь.

Лихим татарином налетел Бренок, размахивая подбитой уткой. Старик набычил голову, строго, враждебно глянул на него, и нескоро растаял лед этого взгляда - вот она, порубежная привычка встречать незваных гостей...

Надо было спешить в стан. Над высоким краем поля, чуть левее того холма, что венчал это просторное поле, показалось солнце, а далеко, справа, где-то у самой Непрядвы, подымался дым утренних костров их небольшого стана. Там ждут и, должно быть, волнуются.

- А что это за поле, старче? - спросил Дмитрий на прощанье, чтобы не отъезжать без слова.

Старик молчал, разглядывая Дмитрия и Бренка из-под ладони, потом, будто спохватившись, покачал головой и проговорил недоконченную мысль:

- ...энто поле, а холм-от - холм-от Красным именуют,

- Да я тебя вопрошаю про поле! Поле-то чье?

- А ничье. Куликово оно, поле-то, Куликово и есть. Наше, стало быть... А холм-от - холм-от Красный. Егда пасешь да глядишь, видишь, куда кака корова пошла. А вам, бояря, куда путь лежит?

- Пред тобою, старче, великий князь Московский! - остановил старика Бренок.

Старик принагнулся, глядя с опаской, и будто уполо-винился в страхе.

- Мы, старче, до хана путь правим, - сказал Дмитрий. - А скажи-ка мне: татарва ныне не станет шалить?

- Татарва-та? Не-ет... Нынь ей не до походу: обезножат кони на бестравье. А вот в иные годы - ждать надобно, понеже давно не бывали.

- Нападут - князь Олег необоримым щитом станет люду рязанскому, - со скрытой ревностью произнес Дмитрий.

- Необорим щит - мужик мужику, а князья бегут за ракитов куст, старик сказал и натопорщился, будто ждал палку.

Бренок дернул удила и толкнул старика конем, но - удивленья достойно! - старик уперся, не отступил, только голову - белый шар - вжал в плечи.

- Михайло! - окликнул Дмитрий и тронул коня к стану.

Издали донесся колокольный звон. Взошло солнце, и открылось во всей громаде большое покатое поле, резко проступила обестуманенные дали, перелески и крохотная церквушка села Рождествена. Это было одно из последних порубежных сел, а церковь уже точно последняя, что выдвинулась к самым границам ордынской степи, осеняя крестом русские пределы.

* * *

В версте от стана им встретился князь Андрей Ростовский. Он казался угрюм и, верно, давно находился в седле.

- Чего взыскался? - миролюбиво спросил Дмитрий.

- За вами скакал, да ископыть потерял: суха землица - не видать и сакмы [Сакма - след по росе] на мураве.

- Ты ликом уныл, князь, - заметил Дмитрий, чувствовавший себя бодро.