Искупление

С берега верхом съехал Назар Кусаков. В тот день он охранял тыл обоза и не поспел к драке на помощь дружку своему, Митьке Монастыреву. Спрыгнул с седла, подбежал к воде, низкорослый, щуплый, криво выкидывая резвые короткие ноги. Зашел в воду, пал руками вперед и, стоя на четвереньках в воде, купал в отрадной прохладе лицо, пил, кряхтел, молился, благодаря бога, и поругивался сладко.

- Итиль широкы! - опять крикнул татарин.

- Какой те Итиль? Итиль! То - Волга, моя река. Уразумел? В деревне моей она чуть шире рожи твоей! Итиль!

- Презабавно, Назар, творят татарове: сами некрещены, а реку перекрестить норовят! - заметил Тютчев.

Отродясь хитростию поверстаны. У-у, дьяволы!

- Небось во иные земли то прозвище пускают. Неслышно подкрался Монастырев, легонько толкнул

Кусакова ногой в зад:

- Сосудец-то мал у тебя: выпьешь всю Волгу! Оглянулся Кусаков, увидал Митькино широкое лицо, ямки на щеках от простодушной улыбки и подумал: как это хорошо, что есть у него такие друзья.

- Вылезай, Назар, едут! - уже серьезно добавил Монастырев. Темно-красное знамя плыло над берегом - к перевозу подъезжал великий князь Московский.

18

Не сразу, лишь на вторую неделю оборол Елизар Серебряник никудышное и липкое, как смола, чувство - страх. Вроде не ребенок и не новоук, впервые попавший на чужую землю, а не выдерживали в груди какие-то

старые, кадорванные еще в юности гужи, видно памятны были те черные дни рабства с побоями, голодом, петлей на шее... Через неделю он по повелению Дмитрия уже на целые дни выходил в Сарай для догляду и сбору новостей. Иной раз отправлялись с ним кмети для закупки на рынке съестных припасов. Все остальные - сотня дружинников князя, обозники - тосковали в небольшом яблоневом саду владыки, где о"и и жили, благо лето такое, что не холодно, жары хоть отбавляй. Для развлеченья и поварной подсобы Дмитрий Мо-настырев с Кусаковым Назаром брали помощников и уходили вверх по Ахтубе - от грязи подальше, - ловили сетями добротную речную рыбу, до которой татары небольшие охотники, а едят, как известно, лишь такую, что не меньше барана...

За десяток лет мало что изменилось в Сарае Берке. Поприбавилось мелких мечетей, богатых дворцов, да и сам город немного пораздался в степную сторону, а особенно - вдоль реки Ахтубы. Но по-прежнему в каждом посаде - в русском, персидском, черкесском, византийском, асском [Асы - осетины], кыпчакском и главном - татаро-монгольском, - в каждом из них пестрели, как и прежде, шумные базары. Каждое утро базарного дня из-за каменных стен купеческих домов выезжали телеги, выходили верблюды, ослы, лошади с товарами разных стран - от Китая до Египта. Хан всем здесь дал волю торговать, славить его великий улус, из которого увозили русский хлеб, мед, шкуры крупного зверя, дорогой мех, кожи, лен... А в бездонных сундуках ханских и его эмиров оставались серебро, золото и заморские товары. Оставались рабы, и рабы же уводились отсюда, купленные на базарах Сарая Берке.

В то утро Елизар направился в татарский квартал, вырядившись в старый русский кафтан, в добротные лапти, и, конечно, надел баранью шапку. Отзвонили православные колокола, отмолились в мечетях мусульмане, среди них и ханская знать, недавно принявшая мусульманство и внешне - только внешне! - признавшая его, а на деле по-прежнему, где тайно, где явно, поклонялась войлочным болванам, боялась неба, почитала покровителей воды, земли, почитала шаманов - камов - более, чем мулл. Прошли и мастеровые рабы. Следом за ними - ремесленники. Они сбирались на тесных улочках небольшими толпами, горланили о делах, но, завидя своего выборного начальника, шейха, расходились по своим местам - к горнам плавильных печей, к гончарным кругам, в кожевенные вонючие сараи, на бойни, где ревел скот, а в воздухе города уже пахло дымом поварен и литейных печей. Еще час-другой - и потечет в лавки, на ковры торговцев, бронзовая, чугунная, железная посуда - котлы, чаши, тарелки, светильники, а в недавние годы ханы измыслили вилки высмотрели у византийских купцов, и им надо...