Искупление

– А что делала ты? – не успокаивалась моя мать. – На тебя все всегда рассчитывают, а уж особенно в таких обстоятельствах… Почему ты пряталась тут? Это позор! Позор, позор… – повторяла она и шлепала меня при этом по спине и по голове.

– Прости! – всхлипывала я, не совсем понимая при этом, перед кем и за что извиняюсь.

Думаю, вы нарисовали себе картину происшедшего. Я единственная убежала, а остальные девочки сделали то, чего от них и ожидали. Вероятно, я очень боялась сказать маме Эмили, что ее дочь умерла, объяснять все полицейскому, немногословному человеку с пугающим выражением лица. Но остаться с мертвой Эмили – это, скорее всего, было самое страшное.

Теперь я знала, что я трусиха. Убийство лишило меня не только уверенности в себе, но и чего-то еще, очень важного.

Я не понимала, зачем мне жить.

В полиции меня допрашивали одну, но чаще на допрос вели всех нас четверых вместе – или в присутствии родителей или учителей. Откуда пришел мужчина, с какой стороны? Его первые слова? Какая на нем была одежда? Какого он сложения? Черты лица? Напоминал ли он внешне каких-нибудь известных артистов?

Я изо всех сил старалась вспомнить день убийства и правильно ответить на все вопросы, чтобы избавиться от чувства вины, которое я постоянно испытывала из-за своего побега. Мама, присутствовавшая на допросах, постоянно толкала меня в спину, как бы заставляя меня говорить за других девочек.

Я была в шоке, когда услышала их показания. Они отвечали совсем не так, как я.

– На мужчине была серая рабочая одежда.

– Нет, не серая, зеленоватая.

– У него были вроде узкие глаза.

– Хм, нет, не были они такими уж узкими.

– У него было доброе лицо.

– Ничего подобного; ты так подумала, потому что он обещал нам купить мороженое.

Примерно так. Даже после того как Эмили превратилась в лидера нашей компании, трое других никогда не оспаривали мое мнение. Но сейчас в их глазах читалось: «О чем ты говоришь?» И они опровергали все мои слова. Более того, притом что не соглашались со всем, что я говорила, они настаивали, что не помнят его лица. Они не помнили его лицо, но были совершенно уверены, что мои воспоминания ошибочны.

Вероятно, все они знали, что я единственная сбежала после того, как мы нашли Эмили. Никто не обвинял меня в лицо, но я знаю, что в душе они сердились и презирали меня. «Ты всегда ведешь себя как взрослая, – думали они, – но оказалась самой большой трусихой из всех. Поэтому сиди тихо».

Если б дело было только в этом, мне не надо было мучиться чувством вины, хотя я испытывала ужасный стыд. Я же правда попыталась попасть в учительскую. Самым моим большим грехом было не то, что я убежала.

Я совершила ужасный грех и сегодня впервые сознаюсь в нем.

Я помнила лицо убийцы, но не призналась в этом.

Я была поражена, когда увидела, как остальные девочки уверяют, что не могут вспомнить самое главное – лицо этого мужчины. Притом что они уверяли, что четко помнят всё с того момента, как он к нам обратился, и до того, как мы нашли Эмили. Как можно помнить все детали, кроме лица этого человека? Я не могла это понять, злилась оттого, что я говорила правду, а они со мной спорили. Я даже хотела сказать им об этом. Из нас четверых, казалось мне, я была лучшей ученицей – и в душе высмеивала их, как идиоток. Но думать, что я оказалась гораздо трусливее, чем они…

Тут мне пришло в голову, что каждая из нас осталась наедине со своим заданием после убийства. Это гораздо страшнее, чем всем вместе обнаружить тело. Возможно, ужас стер из их сознания черты лица мужчины. Я же помнила его лицо, потому что я единственная, кто ничего не сделал.

Всех нас расспрашивали, что мы делали сразу после того, как нашли Эмили, и я ответила, что, поскольку никого не было в учительской, я решила пойти домой и рассказать о случившемся родителям. Я жила довольно далеко от школы, то есть надо было пройти мимо многих домов. В одном из них нам показывали французскую куклу. Я прошла мимо них прямо домой и, хотя мой отец и другие родственники были там, никому не сказала ни слова.

Если б я кому-нибудь все рассказала, смогли бы получить больше информации об этом мужчине от тех, кто мог его видеть. Это только недавно пришло мне в голову.

Тогда я решила, что лишь ухудшу ситуацию, если скажу, что помню его лицо. Если я одна отвечу на вопросы правильно, полиция и учителя поймут, что я ничего не предприняла, и мне от них достанется.

Однако я не жалею, что поступила так. Вскоре после этих событий я даже обрадовалась, что не созналась. Потому что убийцу не поймали. Если б я единственная заявила, что помню его в лицо, я, несомненно, оказалась бы его следующей жертвой. А так я фактически защитила себя.

В то время мы перестали общаться с детьми, которые просто были нашими ровесниками и соседями, и стали искать друзей среди тех, кто разделял наши интересы и мысли. А возможно, мы избегали напоминаний об убийстве. Мы четверо крайне редко играли вместе.