Искупление

– Пошли домой, – и нежно взял меня за руку.

Когда мы спускались по склону, я обратила внимание на то, что небо стало багрового цвета.

* * *

Мой порез? Видите, и шрама не осталось. Брат протер мою ранку антисептиком и заклеил пластырем, вот и всё.

Мы вошли в дом, мама увидела меня всю в крови и закричала в ужасе, но, когда я рассказала ей все, что случилось, она заявила:

– Я иду в школу, – и убежала, оставив меня дома. Мама сразу впадает в панику. Об этом я узнала позднее. А тогда, хотя я стояла перед ней, она была уверена, что это меня убили в бассейне.

Несмотря на боль, порез мой оказался неглубоким, кровь остановилась, и я не пошла к врачу.

Однако с тех пор, когда идет дождь, или очень влажно, или я просто вспоминаю это убийство, лоб начинает ныть и постепенно охватывается сильной головной болью. Сегодня дождливо; кроме того, я очень долго уже говорю об убийстве – и чувствую, что скоро голова начнет раскалываться. Она уже немного болит.

Хватит говорить про убийство? Что? Лицо убийцы? Можно я ничего не буду об этом говорить?

Мы все четверо сказали, что не помним его лица.

На самом деле не только его лицо, но и все мои воспоминания размыты. Когда я пытаюсь восстановить любые важные детали убийства, я уже говорила, что у меня страшно болит голова. Боль невыносимая. Один раз я попыталась, сжав зубы, вспомнить все, но как только в памяти возник нечеткий образ мужчины, появилась такая сильная боль, что я поняла: могу сойти с ума, если не остановлюсь. Поэтому я так больше не делаю.

Вы считаете, что я должна была сказать об этом в полиции, когда меня там допрашивали?.. Если б тогда сказала, что у меня болит голова, полицейские, да и все остальные, могли бы узнать, что мать Эмили толкнула меня, поскольку на лбу у меня все еще была повязка, и я решила этого не говорить.

Полиция допрашивала меня несколько раз. Каждый раз задавали одни и те же вопросы. Сначала я говорила примерно то же самое, что и другие девочки, а потом мне стало казаться, что их воспоминания – это мои собственные. Маки иногда использовала английские слова, путая зеленый и серый, поэтому я уже не могла с уверенностью сказать, какого цвета была рабочая одежда того мужчины. Не думаю, что кто-то понимал, что произошло между мной и мамой Эмили.

Я не вдавалась в детали по поводу происшедшего у нее дома после убийства, а полицейские не очень этим интересовались. Я даже брату не рассказала, как меня оттолкнула мать Эмили. Люди могли бы тогда осудить ее за такое поведение, а это было бы жестоко. Любой впал бы в панику, услышав, что его ребенок погиб. Я сама была виновата. Не надо было стоять там, в дверях, загораживая проход. Поэтому, когда мне задали вопрос о том, что у меня со лбом, я ответила, что торопилась и упала. Никто в этом не усомнился, поскольку все произошло сразу после того, как нашли тело.

Вы не думаете, что гораздо большей потерей, чем ранка у меня на лбу, был разбитый «Парфенон»? Знаете, я раньше не думала об этом, но, возможно, жжение, которое я иногда чувствую, объясняется его осколком, застрявшим у меня во лбу… Похоже, что это так. Хотя вытаскивать его уже поздно. Тем не менее, если б я тогда знала, что кусочек фарфора остался в моем лбу, наверное, все равно не пошла бы к врачу. Ведь медведи не ходят по врачам, правда? Есть, конечно, ветеринарные клиники, но медведь же сам туда не пойдет?

Медведь знает, как ему полагается жить. А я не знала.

Надо осознавать свое место в жизни.

Я помню, как мой дед это постоянно говорил.

Нельзя думать, что все равны. При рождении все получают разное. Бедные не должны вести себя как богатые. Глупцу не положено быть ученым. Бедному надо быть бережливым и в этом находить радость, а тупому следует максимально использовать свои способности. Если ты выйдешь за пределы своего положения в жизни, станешь несчастным. Бог наблюдает за всеми очень внимательно и наказывает, если ты зарываешься.

Обычно этим заканчивалась речь деда. Но однажды, когда я училась в третьем классе, он добавил:

– Поэтому, Акико, ты не должна переживать из-за своей простецкой внешности.

Представляете? Откуда дед все это взял? Может быть, он хотел меня утешить, но не кажется вам, что такие слова имели противоположный эффект? Да, я была крупная и крепкая, это правда, но мне никогда не казалось, что у меня такое уж плохое лицо. Я не преуспевала в школе, но была очень спортивная. Остальные дети не слишком от меня отличались, поэтому я никогда не считала, что жизнь ко мне несправедлива. Когда дед в очередной раз начинал все это говорить, я просто думала – опять он за свое – и не обращала на него внимания.