Искупление

Они с Эмили пришли, чтобы вернуть мне мое сокровище. Когда Эмили осталась в доме одна, она не знала, что делать, потому что сама запереть дверь не могла. Рассказать все матери тоже было невозможно – тогда бы та узнала, что Эмили взяла кольцо, и ей бы попало. Поэтому она позвонила по телефону-автомату отцу на работу и попросила его ей помочь. Хотя все происходило в выходной, он сидел на работе.

Отец пришел к заброшенному дому, и, стоя около него, Эмили все ему рассказала. Как раз в этот момент появился агент по недвижимости из другого городка. Он уже раньше привозил сюда клиента из Токио, который хотел там открыть школу. Для этого ему необходимо было осмотреть здание. Агент успел показать ему дом утром, а после обеда у того человека была назначена где-то встреча, поэтому агент отвез его на станцию, а сам снова заехал взглянуть на дом. Он хотел повесить более надежный замок на заднюю дверь, чтобы никто не мог попасть внутрь. Клиент, очевидно, нашел жестянку с нашими сокровищами.

– Больше не залезайте внутрь, – сказал агент и вернул им коробку.

Эмили протянула мне мою закладку, которая лежала все это время в той коробке. И большую коробку конфет из известного токийского магазина, со словами:

– Это очень вкусно; надеюсь, тебе понравится.

Эмили улыбалась, но при этом не извинилась за то, что называла меня воровкой. Она была уверена, что больше всех пострадала она сама, ей простят все, что угодно, и со временем все забудется. Она была такая же, как вы.

Я никогда никому об этом не рассказывала, поскольку считала, что коробка конфет – взятка за мое молчание, чтобы я никому не говорила, что меня назвали воровкой. Сперва я отказывалась их брать.

– Спасибо, не надо, – сказала ей я.

Конфеты были очень красиво упакованы, и, конечно, мне хотелось их попробовать, однако я решила отказаться, пока Эмили не извинится. Но мама их взяла.

– Эмили с папой пришли к нам специально, нельзя так себя вести, – заявила она мне. А им сказала: – Простите ее; надеюсь, вы останетесь подружками.

Эмили с отцом ушли, вполне удовлетворенные, но я чувствовала несправедливость происшедшего. А мама еще ругала меня после их ухода. Ругала не потому, что узнала от Эмили, что мы лазили в заброшенный дом. А потому, что моя сестра сказала:

– Мне тоже было интересно туда попасть. Почему ты мне не рассказывала?

Я ответила:

– Думала, что там для тебя слишком пыльно.

– Ну уж прости, у меня астма! – с сарказмом произнесла она и расплакалась.

– Зачем ты так заносчиво держишься с сестрой? – спросила мама, но это было неправдой.

После того как ушли Эмили с отцом, сестра спустилась вниз и поинтересовалась, что происходит. Мама ей сообщила:

– Юка и эти девчонки пролезли в заброшенный дом за нашим полем.

Я была готова защищаться, но сестра сказала:

– Юка не виновата, мне надо было быть терпеливее.

Услышав это, мама произнесла:

– Ты ни при чем, Маю, – и разрешила ей первой выбрать себе конфету из коробки, которую принесла Эмили.

Мама постоянно переживала из-за того, что Маю родилась такой болезненной, и, я думаю, из-за того, что она не смогла родить папе сына. Но то, что я родилась такой близорукой, ее как-то не очень беспокоило.

Близорукость я получила со стороны отца, но все это, конечно, не было маминой виной. Ни разу не слышала, чтобы кто-то в семье ее упрекал. Кажется, ей самой нравилось себя ругать. Мазохизм? Что-то вроде того.

Вы не думаете, что это ужасно, когда ваша дочь, попав в жуткую ситуацию с убийством, не побежала сразу к вам?..

Наконец-то мы вернулись к теме убийства.

Подождете пять минут? И я продолжу.

Когда мы с Акико в тот день расстались у заднего входа в школу, я побежала прямо в полицейский участок. Полицейские там меняются каждые два-три года, а тогда работал молодой человек по имени Андо, человек-гора; он был бы неплох в дзюдо. Мне велели все рассказать ему про убийство, но я испугалась, вдруг он разозлится, что такой маленький ребенок пришел один. Господин Андо разговаривал с пожилой дамой, которая хотела ему о чем-то сообщить; я увидела, что он очень предупредительно держится с ней, и вздохнула с облегчением.

Я пришла сообщить об убийстве и должна была сразу ему обо всем рассказать; мне нужно было прервать их разговор. Но я впервые оказалась в полиции и честно ждала в стороне, когда он освободится, как в очереди в поликлинике. Вряд ли господин Андо думал, что я собираюсь сказать ему нечто важное. Очень мягким голосом, не соответствующим его внешности, он произнес:

– Пожалуйста, присядь там, – и указал на складной стул рядом с той пожилой дамой.

Она рассказывала про кражу французских кукол. Человек, взявший их, наверняка был из Токио, говорила она на немного устаревшем языке, который используют только немолодые люди. Я надеялась, что она скоро замолчит. Неожиданно я вспомнила, кто она такая, вспомнила, как ее внук хвастался, что на Обон поедет в Диснейленд вместе с семьей. «Наверное, ей скучно одной», – подумала я и немного ее пожалела.