– Говорят про усиление антикриминальных мер, а попасть сюда по-прежнему очень легко… Кстати, о преступлениях, тебе здесь тяжело находиться? Тебе тут не по себе?
– Я в порядке. А ты? Нормально себя ощущаешь?
– Все хорошо. Только не уверена, что мы сможем с первого раза продержать мяч до ста касаний.
– Будем стараться, пока не получится. Как в тот день…
Они кладут свои сумки на землю и становятся лицом к друг другу.
Белый мяч перелетает от одной к другой.
Раз, два, три… пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три… девяносто один, девяносто два…
– Девяносто три… ой, прости!
Мяч укатился.
Мяч катится, за ним бегут пять девочек.
Мужчина в рабочей одежде, Хироаки Нандзё, подбирает мяч.
– Я пришел проверить систему вентиляции в раздевалках в бассейне, но совсем забыл, что понадобится лестница. Мне надо только подкрутить несколько винтиков; кто-то из вас может сесть мне на плечи и помочь это сделать?
Самая маленькая из девочек берет у него мяч.
– Меня возьмите, я самая маленькая.
Шаг вперед делает самая высокая.
– А вдруг ты не сможешь дотянуться до вентилятора? Надо пойти мне, я самая высокая.
Вмешивается девочка в очках:
– Кто-нибудь из вас умеет держать в руках отвертку? У меня хорошо получается.
– А что ты будешь делать, если они слишком крепко закручены? Я сильная; если что, смогу их подкрутить, – гордо утверждает самая крупная из всех.
Нандзё смотрит на всех по очереди.
– Нужен кто-то не очень большой и не очень маленький… У тебя могут упасть очки, а ты тяжеловата…
Он подходит к самой умной на вид девочке, Эмили.
– Ты подойдешь.
Та бросает беспокойный взгляд на остальных.
Самая высокая хлопает в ладоши и громко предлагает:
– Давайте все вместе поможем!
Три остальные соглашаются.
Нандзё в некотором замешательстве, но все еще улыбается.
– Спасибо, но раздевалка-то маленькая; если мы все туда набьемся, трудно будет работать. Я не хочу, чтобы кто-то из вас поранился. Лучше оставайтесь тут. Мы скоро закончим, а потом я вам всем куплю по мороженому.
Девочки радуются.
Нандзё берет Эмили за руку и уводит.
Не зная, что они родственники – отец и дочь.
…Они подбирают мяч и начинают игру снова.
– Сто!
Женщины переводят дух. Берут свои вещи, направляются к спортзалу и садятся на ступеньки у входа.
– Чем же для нас было это убийство?
– И пятнадцать лет после него…
– Когда я читала ее длинное письмо – скорее, на самом деле ее воспоминания, – я стала думать, в чем же смысл моей жизни?
– Может, я была жертвой… И поскольку я так считала, ее слова оказали на меня такое давление. Даже если и так, мы как-то влипли в это дело.
– В принципе, если ты совершал в прошлом такие ужасные вещи, то должен был бы задать себе вопрос сразу после убийства – не
– Да. Но у нее с жизнью были другие отношения. Если человек задает себе подобный вопрос, не значит ли это, что в его прежней жизни не было ничего подобного?
– Может быть… Но я не могу винить ее. Она пострадала больше всех. И благодаря ей я теперь могу спокойно жить.
– Тебя обвинили в нанесении телесных повреждений, но срок дали условный, да?
– Да. Причиной смерти была потеря крови, а поранил он себя сам. Я не дотрагивалась до ножа, а то, что я толкнула его ногой в лицо, не было непосредственной причиной смерти. Преступлением сочли причинение телесных повреждений. Она собрала подписи в мою пользу, а некоторые родители написали петиции, прося смягчения приговора. Адвокат говорил, что мне надо продержаться до объявления вердикта о невиновности. Но когда они предложили условный срок, я подумала
– Что собираешься делать?
– Еще не решила. Надо взять паузу и подумать. Как бы пошла моя жизнь, не будь этого убийства? И я беспокоюсь о двух наших подругах.
– Им понадобится больше времени, чтобы вернуться в обычную жизнь.
– Самооборона и сумасшествие… И то и другое трудно доказать. Но они во всем сознались, и у них не было намерения убивать. Их защищают известные адвокаты; думаю, все должно получиться. Надеюсь, по крайней мере. Хотя, конечно, кто знает…
– Они будут действовать по рекомендации адвокатов, и все будет нормально. Знаешь, я, типа, слегка удивилась, что ты воспользовалась услугами ее адвоката…
– Думала, я не приму ее предложение?
– Я бы не стала.
– Ну… я решила идти вперед и воспользоваться ее добрыми намерениями. Поняла, что сама довольно беспомощна, и послала куда подальше свою дурацкую гордость. А в твоем случае… Я не могла поверить, что всё свели к несчастному случаю. Казалось, ты собиралась признаться, что столкнула его, хотя этого и не нужно было делать. Просто обратиться к ней.
– Потому что теперь речь не обо мне одной. Я – мать-одиночка, а ребенку сложно будет жить, если его мать считается преступницей.
– На самом деле мне кажется, я могу понять, что она чувствовала, когда убили Эмили. На ее месте я вполне могла бы сказать то же самое детям, игравшим вместе с ней.
– Матери страшны в гневе. Или, может,