Искупление

«С чего начать? — почёсывая небритый подбородок, глядел Сергей на избу, на баню. — Начну с бани, она в любом случае пригодится. А вот с избой сложнее дело — гниль одна, на дрова пущу, а на её месте поставлю новый сруб. Купить его не проблема, и с перевозкой, думаю, не будет сложности, а вот собрать одному удастся ли? Если даже дед подвяжет внизу бревно, затяну ли я его один на вышину? Слеги надо приготовить. Верёвки надо, шпунты, «костыли»… Надо всё записать, да, не раскачиваясь, смотать в район, закупить и договориться с доставкой. Двух бы мужичков в помощники, чтобы до дождей успеть вывести под крышу. Крышу из металочерепицы. Она лёгкая, это главное, и лучше смотрится. Рамы заказать, двери. Только из дерева, никакой пластики. Диван, столы, стулья — потом, когда готова будет изба. Печь с лежанкой, только с лежанкой! Русская большая печь! Хлеб буду сам выпекать. Не такое это и трудное дело. Закваска, вытопленная хорошо печь — и хлеб готов. Лопату деревянную смастрячу между делом».

Когда перед закатом солнца к усадьбе Сергея прибрёл дед Матвей, то от увиденного страшно удивился. Ему хотелось воскликнуть: «Ты один столько сделал?!» Не воскликнул только потому, что мужицкая натура не позволила ему сделать это.

Сергей у колодца приготовил площадку, застелил её старым шифером с крыши, и складывал на него ещё крепкие стропила, лиственничные брёвна стен, они, к счастью, были в прекрасном состоянии.

— Экий ты скорый на руку, — похвалил дед Сергея. — Сколь венцов снял?

— Третий заканчиваю, — вытирая пот с лица рукавом рубахи, ответил тот. — Хочу на этом сегодня остановиться. Сейчас чаёк, дедушка, соображу. Посиди на чурочке малость. Я сейчас.

Сергей поволок бревно к площадке.

«И этот, как дед и батька, упрямый в работе», — похвалил Матвей нового своего соседа.

У колодца плескался, фыркал, охал Сергей. Он приладил к цепи ведро и умывался, поглядывая на деда. Хотелось позвать его и попросить, чтобы полил на разгорячённую, потную спину колодезной прохладной воды.

— Полчаса, дедушка, и мы ужинаем, — говорил он деду Матвею, прилаживая на таганок из четырёх кирпичей котелок с водой.

— Я не тороплюсь, — ответил дед. — Некуда мне торопиться.

— Темнеет быстро, — посмотрел Сергей на небо.

— Ты, это, слышь-ка, — заговорил дед, глядя на снующего у таганка Сергея, — приди сёдня ко мне, я тебе одеяло тёплое дам да подушку. Ночи-то холодны, а в сырой бане так и совсем смёрзнешь.

Сергей, подумав, согласился.

На жарком пламени, раздуваемом ветерком, вода закипела быстро. Быстро и каша поспела. Бросив полбанки тушёнки в котелок, Сергей снял его с огня, поставил на кирпичи.

— Вот и каша готова, — сказал он, оглядываясь, соображая, где лучше им присесть.

Дед пришёл без ложки, пришлось отдать ему свою. Себе выстругал из широкой щепы что-то похожее на ложку, из чего кашу есть можно, а для супа она совсем не годилась.

— Я тебе ложку дам, — пообещал дед, пододвигая свой чурбачок к котелку с кашей. — Миску с тарелкой и сковороду дам.

Сергей улыбнулся.

— С такой посудой и банкет не страшно устроить.

— Стопку не употребляшь? — поинтересовался дед, пропустив мимо ушей слова про банкет.

— Бросил, дедушка. Бросил.

— Чо так? Тута все пьют. Бабы тоже. И молодёжь хорошо пьёт…

— Бросил и не жалею. Толку от неё мало, а беды много.

— Кали много пить, то так и есть, а по маленькой так и пользительно. Я чуток пропускаю, грет кровь хорошо, и думатся тода лучше. Вспоминаш былы денёчки.

— Начисто отказался от неё, от соблазну подальше.

— И хорошо сделал, — похвалил дед Сергея. — Другим бы так тоже, а то приедут и выпендриваются тута… Орут всяку матерщину. И подраться могут спьяну. Да, правильно ты сделал, — старик зачерпнул каши, пошамкал беззубо, как прислушиваясь к чему-то далёкому, сказал: — На войне таку бывалочи ели в окопах. Холодно, грязь со снегом, а мы сидим и ждём, кода кашу принесут… Ничо, выжили…

— Володька ваш где? — вспомнил Сергей про младшего сына Матвея.

— Кто его знат, где он теперя. Можа, и в живых уже нету, — дед потёр кулаком глаз.

— Давно не виделись?

— Давно. Почитай, лет двадцать.

— А тогда где он жил?

— Толком нигде. Он же этот, железные дороги строил…

— А семья его где жила?

— В Красноярске. А он — где попало.

— И писем не писал?

— Пошто не писал, писал. А потом и перестал. Лет, поди, десять как.

— Адрес остался его?

— Поискать надо. Знаю, что Красноярск, улица не то Строителей, не то Сталеваров, можа, ещё кака, совсем по старости запамятовал.

— Я к тому, дедушка, что на днях соберусь в район, в Магочан наш, там бы и запрос на него оформил.

— Дак. Это… Коли оне не хотят, так зачем их заставлять… Пускай уж живут, как им лучше. Мне-то сколь уж осталось, проживу как-нибудь. А, не дай Бог, приедут, заберут, там я совсем… Не, отседова я никуды не поеду. Мне тута из району приезжали, соблазняли переехать в дом, где одне старики живут. Я отказался. Это что ж тако получатся: я должон жить без дела? Жевать манну кашу с беззубыми стариками да старухами и ничо не делать? Не, это мне совсем не с руки. Тута я сам себе хозяин. Сам себе вольная птица!