Искупление (ЛП)

— Могу ли я узнать, где находятся эти посетители, и почему они предполагают, что это именно то, что я предпочту выпить? — Спрашиваю я, в моем тоне сквозит недоверие, когда я поднимаю бровь, глядя на него.

— Дерзкая. Мне это нравится, — парирует он. Уверена, что знаешь. Я с большим трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить на него глаза. — Я не говорил, что они сидят в кабинке прямо за вами и смотрят в эту сторону, чтобы наблюдать, чем вы занимаетесь, и я также не говорил и этого, если вы понимаете, что я имею в виду. — Он заканчивает, подмигивая.

Вау. Просто вау. Этот парень может уже перестать болтать?

Я прикусываю нижнюю губу, проглатывая каждый язвительный ответ, как твердую пилюлю, прежде чем, наконец, отвечаю. — Я понимаю. А выпивка? Я должна просто смириться с тем, чего не хочу? — Я постукиваю пальцем по барной стойке, наблюдая, как он смотрит на мою грудь, прежде чем снова встретиться со мной взглядом.

— Вы можете поменять его на что угодно, — советует он, проводя пальцами по волосам, и мое лицо расплывается в улыбке.

— Прекрасно, я возьму порцию самбуки и бутылку воды, пожалуйста. Вообще-то, давай-ка две рюмки, — приказываю я, замечая бутылку у него за спиной на одной из стоек. Она всегда была доступна на вечеринках в кампусе Академии Физерстоун, а я не пила ее уже целую вечность.

Он уносит коктейль, принимая мой заказ, и я чувствую, как глаза прожигают мне спину, оценивая каждое мое движение. Я не хочу поворачиваться и смотреть на них, пока нет, но нутром чую, что это именно тот, за кем меня сюда послали.

Мгновение спустя бармен возвращается с двумя порциями текилы и бутылкой воды, и я натянуто улыбаюсь в знак благодарности.

Сосредоточься на том, зачем ты здесь, Рен. Это именно то, чему ты училась всю свою жизнь.

С этой мыслью я выпиваю одну рюмку, позволяя ликеру обжечь горло, вскоре за ней следует вторая. Довольная улыбка растягивается на моем лице, когда я беру бутылку воды. Поднимаясь на ноги, я целеустремленно поворачиваюсь на каблуках.

Мои глаза вспыхивают, когда я мельком вижу своих поклонников. Да, это они. Все до единого.

Я привлекаю их внимание, даже не пытаясь, и от этого знойный блеск в моих глазах становится ярче, а чувственная улыбка шире.

Сегодня они мои.

2

МАТТЕО

— Мне плевать, что они говорят, Вито, это чушь собачья, и я не буду относиться к этому легкомысленно, — огрызаюсь я, сжимая руки от гнева. Мой брат кивает в знак согласия, вероятно, такой же взбешенный, как и я, в то время как мой младший брат Энцо качает головой, вытирая лицо рукой, пока обдумывает ситуацию.

Энцо, может быть, и самый молодой, но он еще и умный.

Я самый старший, обладаю способностью быстро соображать, манипулировать другими, чтобы получить то, что я хочу, и с злобным отношением к любому, кто пытается перейти нам дорогу. В то время как Вито, средний брат, предпочитает насилие и разговаривает с помощью кулаков — или клинка, или любого другого необходимого оружия, на самом деле.

— Тебе не кажется, что это кажется слишком удобным, как будто кто-то все это подстроил? Подставляет нас? — Спрашивает Энцо, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и откидываясь на спинку стула в кабинке. Роскошная кожа облегает его тело, когда он устраивается поудобнее — ничто иное, как высочайшее качество для заведения Физерстоун.

Что за гребаная шутка.

Нам еще предстоит найти ответы на многие вопросы, и слишком много вопросов возникает каждый день, но мы не зря проделали весь этот путь до Нью-Йорка из Италии. Хотя, сидя за столом с моими братьями без русских, с которыми мы должны были встретиться, я не могу не согласиться с мыслями моего брата. Не только Энцо что-то заподозрил.

— Как? — Вито хмыкает, явно думая о том же, что и я. Его рубашка уже расстегнута у шеи, блейзер перекинут через спинку стула, стоящего у входа в кабинку, в которой мы сидим. Его безупречно белая рубашка почти сияет от света, который только подчеркивает шрамы на его руках и шее.

— Для начала, зачем русским созывать встречу в владениях Физерстоунов? Только для того, чтобы не появиться, когда Тотем так много обещал им? — Спрашивает Энцо, приподнимая бровь.

Я барабаню пальцами по столу, обдумывая его слова. — Я предположил, что это потому, что у них была какая-то инсайдерская информация, как и у вас двоих, — бормочу я, радуясь низкой громкости эмбиентной музыки, так что я все еще могу слышать свои мысли.

Мы уже некоторое время жаждем получить инсайдерскую информацию. Особенно после того, как Тотем, человек, которого боялись даже называть по имени, погиб в Академии Физерстоун, школе, состав учащихся которой строго ограничен криминальными родословными. Он много чего обещал многим людям, и все для того, чтобы это исчезло вместе с его телом, гниющим в безымянной могиле.