— Нет, — мой отец выругался по-русски. — Она — обуза. Заставь ее забыть, иначе она умрет, и эта смерть будет на твоей совести.
Дыхание сбилось в груди.
Способен ли мой отец на такое? Убить меня?
Да. В душе́ я знала, что он бы это сделал.
Потому что у него нет души.
— Хорошо, — сказал кто-то спокойным тихим шепотом. — Но я работаю один, оставь меня.
Я услышала шарканье обуви по полу и звук удаляющихся шагов.
Дверь захлопнулась.
И я осталась одна.
Я приподняла подбородок в немом вызове. Мне не хотелось поддаваться страху, даже если он был реально ощутимым, я чувствовала его затылком, от него у меня вставали дыбом волоски на руках.
Я — Петрова.
Может, это наказание за мою вылазку на прошлой неделе. Но я так хотела свободы.
Долбаное свидание.
Что-нибудь. Что-то, что заставило бы меня почувствовать себя живой. Чтобы избежать однообразной жизни, которая окружала меня, и разрушить хрустальный замок, в котором я оказалась.
Я почувствовала чью-то теплую руку на своем подбородке.
— Ты красивая. Думаю, это первое, что мы должны констатировать.
Я отказалась отвечать. Ему придется сделать кое-что получше этого.
— Во-вторых, — он отпустил мой подбородок, убрав руку. Я ненавидела то, что лицу стало холодно без нее. — Это будет больно, но ты ничего потом не вспомнишь, даже звука моего голоса. Потому что, Майя, я очень хорошо знаю свое дело. Можно сказать, я лучший.
Судя по голосу, он был молод.
Почти такого же возраста, как и я, но это казалось невозможным.
Голос у него был спокойный и хриплый, словно ему приходилось бороться, чтобы его слова не звучали слишком красиво — возможно, потому, что он поступал некрасиво.
— Меня это не волнует, — прошептала я. — Делайте, что хотите, я вас не боюсь.
— Он сказал, что ты будешь храброй.
— Я русская, — это мой ответ на все.
— На самом деле, нет, — он вздохнул. — Ты не русская.
— Что? — сказала я, и острая боль от глубокого пореза пронзила мою руку. Я выдохнула и изо всех сил постаралась увидеть хоть что-нибудь сквозь повязку.
— Первый порез, — сказал он спокойно, — всегда легче, потому что ты не ожидаешь его. Но всегда есть второй.
Рука от первого пореза продолжала болеть, а затем сильная боль снова настигла меня, на этот раз в районе предплечья.
— Даже второй порез не так ужасен, ведь кто делает только один? Но он более ожидаемый, чем первый. А третий... — он снова меня порезал, в этот мою открытую ладонь, — хуже, потому что тогда ты понимаешь… это только начало.
— Вы не сможете сломать меня, — зашипела я. — Ведь я не сделала ничего плохого.