— Это было на пирсе, но не могу вспомнить адрес; когда я об этом думаю, у меня начинает болеть голова.
— Извини, — я поцеловал ее в лоб.
— Почему это так важно?
Бремя, так много бремени, но, возможно, пришло время рассказать и заполучить ее доверие.
— Ты никогда не будешь в безопасности, пока эти притоны существуют. Я хочу их уничтожить... Если они исчезнут, то, надеюсь, ты не будешь такой опасной угрозой для своего отца, как он думает... Если бы он увидел тебя на улице сейчас, он заметил бы страх, даже если ты попыталась бы его скрыть. Ты бы вздрогнула, повернулась бы к человеку, идущему в обратном направлении, начала бы задыхаться, твои зрачки расширились бы — организм бы выдал какие-то физические реакции. И тогда он смог бы обо всем догадаться и либо убил бы тебя, либо схватил, а затем сделал бы это прямо передо мной, чтобы показать пример. Единственный способ быть свободным — устранить угрозу, и сейчас эти два борделя процветают и приносят ему чертову кучу денег... — я отвернулся.
Майя задумчиво наклонила голову.
— Ты сказал, что итальянцы должны тебе.
— Я им должен.
— Они сказали обратное.
— Не думаю, что они видят это так, Майя. Они просто добры.
— Итальянцы? Те, со страшными пушками и странными, еще более ужасающими татуировками и насмешками — эти люди? Ты видел того большого парня? Который стоял, нахмурившись?
— Никсон?
— Нет, не парень с кольцом в губе, — она отмахнулась от меня. — Другой.
— Tекс?
— Нет, другой, — она щелкнула пальцами. — С… — она сглотнула, — …тьмой, я знаю, это звучит безумно, но у него есть эта... странная аура.
Я кивнул и прошептал:
— Ты говоришь о Фениксе.
— Он страшный, — она вздрогнула.
В этот момент мне казалось, что наконец-то появилась возможность того, как они действительно могли бы мне помочь.
— Ваши отцы работали вместе, — я не хотел рассказывать Майе слишком многое, лучше ей не знать об этом. — Он мог бы помочь, но его жена на шестом месяце беременности, — я вздохнул. — Я позвоню ему. Думаю, это единственный выбор, который у нас есть.
— Помимо совместного побега, — прошептала Майя, поцеловав меня в губы. — Это тоже звучит неплохо.
— Кто-то вроде меня... не может исчезнуть, не привлекая к себе внимания репортеров.
Она вздохнула, приоткрыв губы.
— Я знаю.
— Но… — я наклонил ее подбородок к себе. — Мы можем остаться здесь... И пусть мир катится в ад, пока возношу тебя на небеса.
— Высокомерный мерзавец.
— Я никогда не притворялся другим, — я усмехнулся.
Ее дыхание сбилось.
— Ты сексуален, когда улыбаешься.
— Вот почему я делаю это не часто, слишком тяжело воспринимать меня всерьез, — я начал играть с прядью ее волос.
— Ничего себе, посмотри на себя. Такое хорошее настроение, интересно, с чего бы это?
— Секс, — ответил я честно. — Но сначала... Любовь.
— Первой приходит любовь?
— Да, Майя, — я закрыл глаза, вдыхая ее запах. — С тобой? Всегда первой приходит любовь.
ГЛАВА 41
Майя
Мы говорили обо всем, что нам нужно сделать, но ни о чем действительно важном. И затем, когда у нас закончились слова и тишина заполнила воздух, мы целовались, общались с помощью губ, рук, тел, с помощью того, чем мы могли чувствовать. Солнечный свет раннего утра проникал сквозь окно. Я прикрыла глаза, не желая покидать кровать или заниматься трудными вопросами, которые все еще всплывали в моей голове, в памяти, воспоминаниях. В течение нескольких часов мне казалось, что я восстановила все воспоминания своего детства, только лишь для того, чтобы потом желать, чтобы их навечно заперли под замок.
Я вздрогнула.
Хорошие воспоминания всегда касались более поздних лет, когда я училась в школе и занималась спортом.
Но ранние годы? Были заполнены тем, что меня выгоняли из дома в возрасте пяти лет, потому что партнеры моего отца приезжали в гости. Почему это было так необходимо? Я спросила у своей мамы,
— Оставь это, — огрызнулась она.
Моя мама редко была грубой, особенно с партнерами моего отца.
Мужчина наклонился ко мне, глядя в глаза, его дыхание было несвежим, и лицо было белым, как у призрака.
— Итак, ты бастард.
Я не знала, что это значит, но от того, как он это произнес, я подумала, что это плохое слово. Он рыкнул, заставив меня почувствовать, что я должна прятаться за маминой юбкой или просто исчезнуть.