Искупление (СИ)

Понемногу возвращались и прочие чувства. В нос ударил тошнотворный запах рвоты и испражнений, смешанный с приторным, оседающим на зубах железистым запахом крови. Эта вонь, стегнувшая по обонянию, привела к спазмам желудка, вызывая неконтролируемую рвоту. Но, видимо, блевать мне было уже нечем, потому что желудок сокращался впустую, не исторгая даже желчь. Я попытался сделать глубокий вдох, чтобы унять спазмы, и чуть не задохнулся от боли, прострелившей грудную клетку. С трудом отдышавшись, попытался расслабиться. Тем временем вернулся слух, и до меня донесся гневный короткий выкрик произнесенного заклинания и следом – дикий, нечеловеческий ор, полный невыносимой боли. Где-то недалеко мучили очередную жертву.

Я медленно открыл глаза. Окружающее пространство расплывалось и имело мутные очертания. Проморгавшись, понял, что лежу на полу в камере с полукруглым сводом и крепкой железкой решеткой, заменяющей дверь. Свет давали факелы, горящие где-то в коридоре. Я не видел их, но лишь они могли быть источником неровного, колышущегося освещения. В этом слабом, мерцающем свете мне удалось рассмотреть обстановку камеры: у одной стены сиротливо застыла грубо сколоченная лавка, вдоль другой – в избытке крепились цепи и какие-то страшные приспособления. Вид этих орудий пыток вызвал новый спазм в желудке, и я забился в конвульсиях, чувствуя, что так и сдохну в попытке выблевать все свои внутренности.

Пытаясь расслабиться и унять неконтролируемые спазмы, я сквозь слезы, выступившие на глазах, заметил какой-то яркий блик на полу у самой двери. На мгновение зажмурившись, вновь посмотрел туда. Возле самого входа стоял стакан с водой. Он манил своей недосягаемостью и каплями прозрачной влаги, выступившей на стенках. Сделав над собой усилие, я максимально расслабился и, почувствовав, что тошнота постепенно утихает, сделал рывок, чтобы дотянуться до вожделенной жидкости. В мозгу билась только одна мысль, затмевая все доводы рассудка: «Пить! Пить! Пить!» Однако на первый взгляд небольшое расстояние до двери оказалось непреодолимым для измученного тела. От резкого движения боль с новой силой полоснула по нервам. Некоторые раны вновь открылись, и я ощутил как от выступившей крови потеплела и без того мокрая мантия. Но, сцепив зубы, стараясь не выдать себя рвущимися из горла стонами, я упрямо пытался добраться до манящего стакана.

Не знаю, сколько времени ушло на это, но путь до двери в несколько ярдов показался мне дорогой по раскаленной пустыне в несколько миль. Уже почти достигнув цели, я понял, что исчерпал все силы и даже не заметил, как вновь провалился в беспамятство.

Сколько я так пролежал почти у самой двери, не знаю. Но когда вновь пришел в себя, чувства возвращались так же медленно, как и в первый раз. У моего нынешнего местоположения было одно преимущество: у двери намного легче дышалось. Сюда, конечно, достигало зловоние камеры, да и моя одежда тоже благоухала не духами, но воздух из коридора хоть немного разгонял жуткий смрад.

Осмотревшись, я, наконец, вспомнил, зачем оказался у самой решетки: стакан с водой стоял в пределах досягаемости. Пить хотелось невыносимо. Мозг, отринув здравый смысл, подавал сигналы о том, что организму нужна жидкость. Но многолетняя шпионская практика научила меня в железной узде держать свои инстинкты. Я через силу приподнялся и, протянув руку, достал стакан. Стараясь не расплескать содержимое, тщательно принюхался. Зельями не пахло, но… Веритасерум не пахнет. Дрожащей рукой я взболтал жидкость. В скудном освещении слезящимися глазами я сейчас вряд ли смог бы заметить разводы зелья в чистой воде, оставалось одно: определять на вкус. Но я не доверял своим органам чувств. Безумно хотелось пить, но страх обмануться оказался сильнее потребностей организма. Останавливало осознание того, что как только вода попадет в рот, я забуду всю свою осторожность, и тогда – быть беде.

Я вновь опустился на холодный каменный пол, пытаясь восстановить силы. Нужно было собрать всю волю в кулак и не выпить одним махом неизвестную жидкость, а лишь попытаться определить ее вкус. Проще было не трогать ее вообще, но вода сейчас крайне важна для измученного организма. Сделав глубокий вдох и чуть не задохнувшись от боли в ребрах, я все-таки поднес стакан ко рту и аккуратно прикоснулся к нему потрескавшимися губами. Почувствовав влагу на кончике языка, безумно захотелось сглотнуть, чтобы смочить горящее огнем горло. Но я не смел. Той капли, что попала на губы и язык, должно было хватить, чтобы определить присутствие Веритасерума и не поддаться его действию. Но все напрасно! Я отчетливо ощущал привкус крови из разбитых губ и десен, горечь желчи, но вкуса воды или зелья не чувствовал. Устало опустив голову, я поставил стакан обратно. Хотелось зарыдать от отчаяния, но слез не было.