Искупление (СИ)

Под равномерный стук печатной машинки мне задавали вопросы, а я отвечал. Мурыжили они меня своими вопросами больше шести часов без перерыва на обед, лишь с короткими десяти минутными перекурами в туалете и легким перекусом горячим чаем с бутербродами. И то им покажи, и это объясни, и кто, где и как оборону держал, и кто каким сектором обороны командовал, и как действовали немцы, и почему мы действовали именно так, и вообще, почему я все это знаю. Много вопросов было по прорыву из крепости. Допрос мужики вели более чем профессионально, грамотно и обстоятельно, обращая внимание на каждую мелочь. По схеме крепости работали уверенно. Выпотрошили меня и мою память полностью. Когда поток вопросов ко мне иссяк, и я подписал листы протокола, отметив пропуск, меня милостиво отпустили отдыхать и возвращаться к себе в часть.

Торопиться мне было некуда. Хоть в Москве я задерживаться и не хотел, но в Наркомате, на ночь, глядя, меня никто не ждал. А раз так, то хочешь, не хочешь, оставаться в городе еще на сутки придется. Поэтому по дороге домой позволил себе перекусить в местной столовая. Плотно поев, одевшись у зеркала в гардеробе, я пошел на выход.

Дежурный, проверив мой пропуск и сверившись с каким-то своим списком, попросил пройти в один из кабинетов Комитета Партийного контроля. Почему этого не сделать, раз хороший человек просит? Куда идти я примерно знал. В октябре 41-го пришлось ходить по зданию, изучать его, планируя возможную оборону, заодно смотреть за тем как мои бойцы собирали брошенные(!) в кабинетах убегающими в эвакуацию партчиновниками за ненужностью (!) документы.

Требуемый кабинет я нашел быстро. Сидевшие на стульчиках у входа в него два средних лет армейских лейтенанта, занятые своим разговором, пропустили меня вперед. Внутри находился пожилой лысоватый мужчина, в полувоенной форме, выслушав меня, любезно попросил присеть на стул и немного подождать, а сам вышел из кабинета в боковую дверь. Она вернулся через несколько минут с папкой в руках. Практически вместе с ним в кабинет вошли и знакомые мне лейтенанты.

— Седов, Владимир Николаевич? — переспросил меня "лысый".

-Да.

— Вы арестованы. Вот постановление о вашем аресте. Прошу не оказывать сопротивление. Сдайте ваше оружие и документы.

Дежавю, какое-то! Второй раз за последние полгода арестовывают и главное где и за что? Лейтенанты действовали сноровисто и высокопрофессионально. Сказывался опыт. Видно не раз уже так действовали.

— Вам придется пройти вот с этими товарищами в соседнюю комнату, там все объяснят.— Передавая одному из офицеров папку, напутствовал меня "лысый".

— Спасибо и на этом.

В соседней комнате мне действительно все объяснили.

В отношении меня, оказывается, по целой куче преступлений начиная от самоуправства и превышения должностных полномочий, самосуда, разжигании межнациональной вражды, до незаконных арестов и убийств, в том числе сотрудников НКВД (слава богу, что 58 статью не шили), прокуратурой Московского гарнизона возбуждено уголовное дело, в рамках которого я и арестован. После чего мне любезно предложили переодеться лежащее здесь же солдатское обмундирование. Когда только приготовить успели? Пришлось переодеваться, а что делать? Возмущать и чего-то требовать, пытаться вырваться, прорываться к Берии или "Деду", скрываться в неизвестном направлении, смысла не было. Зачем? Вполне вероятно, что это чья-то ошибка или глупость, разберутся и отпустят. Тем более что Перстень никак не реагировал на происходящее. Значит, непосредственной опасности для меня нет. Так что пусть все идет как идет. Претензий к задержавшим меня парням, не было. Они просто делали свою работу. Затем была недолгая поездка в автомашине с закрашенными окнами и "одиночка" с зарешеченным окном и темно зелеными стенами.

Вот так я и оказался на арестантской "шконке"...

Хата мне досталась светлая (от горевшей под потолком сильной лампочки), чистая и довольно широкая. Даже солнце сюда проникало, согревая камеру и арестанта. По ночам было холодновато, да я привыкший спал вполне нормально. Надзиратели пожилые, опытные и не злобливые. Никогда не кричали, хотя порядок блюли строго. Кормили тут скромно и просто — почти каждый день перловка во всех видах иногда давали пшенку. Зато чай горячий. Я в принципе на питание не жаловался. Каждый день водили на часовую прогулку. Хуже всего то, что не с кем было поговорить. Я наброски техники из будущего стал делать только из-за желания языком с надзирателями потрясти. А еще угнетало ожидание хоть чего-нибудь!!!

Заскрипев (сколько раз просил смазать петли, так и не сделали, гады) дверь камеры приоткрылась. Пожилой сержант многозначительно бросил в проем двери — "Со всеми вещами на выход". Не уж то все, наконец, решилось? Брать мне особо нечего. Шинель только надеть, да матрас со спальными принадлежностями и нехитрую посуду подхватить с намертво прикрученного к полу стола. Вот и все сборы.