Искушение

– Но ведь ты сам хотел, помнишь? – она снова засмеялась, обуваясь, но уже над другим. Над тем, как часто правда лежит на поверхности фраз, не осознаваемых догадок о других, о жизни. – Я почти готова. Выходим?

Сегодня она шла не на работу впервые за много месяцев. Медицинский центр существовал пятьдесят лет, и руководство приняло решение отметить дату открытия большим приемом для сотрудников. Арендовали часть территории парка Рэйвенскорт с детским бассейном и пляжем. Организовали несколько концертных площадок с зонами фудкорта, где желающие могли насладиться едой и музыкой.

– У них наверняка потом будет вечеринка для своих, – досадовал Андрей, наблюдая, как Венера вертится у зеркала в кружевной летней юбке с лифом на бретельках.

– Что скажешь?

– Для твоего цвета кожи нормально, – ответил он почти равнодушно.

– Верно, загореть некогда.

– Это ты к тому, что мне есть когда?

Она лишь покачала головой, отворачиваясь, последнее время он часто раздражался, сетовал на невозможность найти работу, постоянное ее отсутствие дома, усталость. Впервые за много недель они вышли вместе, и Венере было все равно, чем он там мучается. Она сто лет не отдыхала, как нормальные люди.

Погода в Лондоне менялась часто, стремительно, а главное – он казался теплее Улан-Удэ. Ее мысли так или иначе часто кружили вокруг Брицкрига. Ей хотелось бы встретить его вновь. Увидеть сегодня, как он смотрит, если он будет вообще на этом праздники жизни. А будет ли? Все-таки праздник был для персонала, а обычно в России на них бывало начальство. Так что шансы увидеть Марса были велики.

Она в мельчайших подробностях вспоминала ту единственную встречу во время собеседования. Теперь глядя на красный кружевной комплект, она улыбалась, ощущая смущение от собственного идиотизма и сладость от желания.

«Широкие стандарты»… Ей хотелось бы узнать подробней о стандартах Марса Блицкрига. Он держал слово. Ее расплющенную самоуверенность пришлось отскребать от плинтуса жалости к себе ни один день. Но Венера не жалела о той встрече. Да и с первого дня работы некогда было.

Частный центр занимал огромное десятиэтажное здание, по размерам не уступавшее офисным центрам. Казалось, что в ней оперировали все, что только можно оперировать.

Ее с первого дня определили в команду доктора Ивана Шепарда, отвечающего за кардио-трасплантации. При первом же ассистировании в операции рыжеволосый, коротконогий, с пивным пузом, бог хирургии доказал, что она понятия не имеет с какой стороны держаться за скальпель. Венера переживала, дрожала, дома заливалась слезами, потому что Шепард был жесток в откровениях и не стеснялся в выражениях.

После первой же операции он вышел с ней за дверь операционного зала и начал трясти за плечи, вопя на весь этаж.

– Ты думаешь, знаешь что-то о хирургии?! Считаешь, что тебя взяли за хорошие результаты?! Так вот, ты ничего не знаешь! Я не знаю, чему вас там учат в Сибири, но…

– На Дальнем Востоке…

– МОЛЧАТЬ! – он так резко отпустил ее, что Венера ткнулась спиной в стену. – Я бы тебя даже к медведю не подпустил!

А еще она злилась и смогла себя взять в руки. Она точно плохая жена, но твердо знала, что хороший хирург. Может быть не лучший в мире, но хороший.

После случившегося Венера проводила все время на операциях, как бы ни уставала, как бы рано или поздно они ни начинались. А затем ночью пошагово разбирала каждую, мысленно воспроизводя в голове, пока не валилась с ног и не засыпала, где придется.

Утром в той же одежде шла на работу. Так что до кровати она добиралась редко и не меньше десятка раз спала на полу дома, в прихожей. Не было сил дойти до спальни. Андрей доносил ее спящую до кровати, раздевал и клал рядом мобильный, предварительно включив будильник на следующий день.

До шести утра, за полчаса до прихода Шепарда, вся команда вместе с интернами угорело носилась по этажу, собирая со стен над койками пациентов данные о состоянии и жизненных показателях. Если медперсонал забывал что-либо заполнить, гнев обрушивался на всех.

Шепард требовал военного подчинения. Не отвеченный звонок равнялся побегу и немедленной ликвидации. Чудо, как она до сих пор держалась. Несколько раз ее буквально выручали коллеги, вмешиваясь в требования убрать «эту русскую неумеху» и возвращали в команду.

Это были тяжелые месяцы.

Кровяное давление, сердечный ритм, результаты анализов, информация о вазопрессах, дренажных трубках, питании пациентов. Если кто-то смел высказывать мнение, Шепард вопил рваным басом, насколько хватало воздуха в легких: «Жизненные показания! Я не спрашивал о ваших думалках, мать вашу!». Но все это можно простить, ведь в операционной он творил чудеса.

Через пять месяцев он начал с ней общаться. Иногда выслушивая мысли по поводу операции, зачастую обрывая воплем «Дальше!», слушал, но, к сожалению, в отделение трансплантологии не допускал. Не доверял. И причиной были вовсе не навыки.