— Как же вы мне все надоели. Как же я вас всех ненавижу! Вы, генерал, начали меня обзывать в первые же дни, как только я сюда переехала. Ты, когда-то любимый муж, отправился таскаться через полгода после свадьбы. Ты, доченька, всегда потакала тому пренебрежению, с которым ко мне относились все, думаю, что и сама меня презирала. За что?! Скажите мне — за что?! Что плохого я вам сделала?! — глаза Ираиды наполнилась слезами, но она быстро взяла себя в руки:
— Не нужно меня ни к кому «прицеплять», и за положенные мне метры на этой площади, можете отдать деньгами. Я к родителям перееду, а деньги нам понадобятся.
— Ну вот, — гнусно усмехнулся Стас, — «баба з возу», как говорится. Денег хочешь? Ну что же, поговорим об этом, когда доченька отдаст то, что мне должна!
— О чем ты говоришь? — по округлившимся глазам Ираиды было понятно, что она удивлена услышанным, — что может быть должна тебе дочь-студентка?
— Она знает что! — Стас снова злобно смотрел на дочь, — последний раз спрашиваю: где деньги?! Отдай по-хорошему, а то хуже будет!
— Денег у меня нет, — спокойно ответила Стелла, — если ты чем-то недоволен, выясняй отношения со своим подельником.
— Да я тебя в бараний рог скручу! — продолжал неистовствовать Стас, — на нары загремишь!
Стелла усмехнулась, и от этой усмешки всем сидевшим за столом стало не по себе:
— Такой вариант возможен. Только не забывай, папочка, что загремлю я вместе с тобой. И если мне срок дадут небольшой, то тебе впаяют по самые гланды, — Стела посмотрела на отца с какой-то жалостью, продолжив живописать прелести грозящей ему отсидки:
— И там ты и подохнешь! Потому как для начала тебя опустят, а потом и вовсе завалят, если сам раньше в петлю не залезешь. Потому как молчать о том, что ты меня, свою несовершеннолетнюю дочь, соблазнив деньгами, вовлек в свои делишки, я, как ты понимаешь, не собираюсь. Так что дуй в свою новую семью и вели своей бабе начинать сухари сушить.
— Ты не посмеешь, — пошептал Стас.
— Еще как посмею! — заверила его Стелла, — так что смирись с тем, что в твоем бизнесе случились непредвиденные потери и забудь о том, что у тебя когда-то была дочь.
— Тварь! — глаза Стаса снова налились злобой.
— Нужно же мне было хоть в чем-то стать похожей на папочку, — усмехнулась Стелла.
Генерал, который не вмешивался в пикировку отца с дочерью, хлопнул ладонью по столу:
— Всё! Хватит орать и «проявлять родственные чувства»! На этом наше собрание считаю закрытым! Быстро собрались и разбрелись по норам! Надеюсь, что терпеть присутствие друг друга нам осталось недолго.
Стелла и генерал тут же поднялись из-за стола, и вышли в коридор.
— Заварила я кашу, да, дедушка? — Стелла шла, уставившись себе под ноги.
— Ничего, девочка моя, ничего. Эта «каша» все равно заварилась бы рано или поздно, так что даже лучше, что случилось это сейчас, пока я еще могу принимать решения и не позволить твоему отцу вытирать о тебя ноги, как он делал это с Ираидой.
Через день осмотреть генеральские апартаменты пришел маклер, который, удовлетворённо поцокав языком, пообещал, что трудностей с разменом не возникнет. По-крайней мере, не должно.
20. Тамася
Тамася потянулась в постели, как сытая кошка, толкнула в бок любовника:
— Просыпайся малыш! Тебе самое время отправляться к жене и деткам, начинать вешать им очередную порцию лапши на уши, живописуя трудности ночной смены, — женщина ухмыльнулась, вспоминая, как «отработал ночную смену» её любовник.
Да, после ночки с нею у него долго на жену не встанет! Да и ни на кого не встанет! Уж Тамася-то знала толк в секесе, знала, как довести мужчину до исступления, вымочалив его, отставив под утро в голове единственную мечту: поспать бы. И ничего, что она старше любовника на двадцать лет! Он за последние годы немного располнел, подустал, стал «совсем не тот», что был в первые годы их связи.
Тамася скосила взгляд в сторону, убедилась, что любовник и не думает просыпаться, пнула его еще разок, промурчала сладким голосом:
— Малыыш, вставай.
«Малыш», пробормотав что-то сквозь сон, натянул на голову одеяло.
«Черт с тобой, — подумала Тамася, — поспи еще немного, а то с недосыпу и переёбу еще в аварию загремишь по дороге».
Тамася думала о том, что её связь с этим мужчиной длится уже десять лет. Что он постарел, хотя, какая там старость в тридцатник. Но все равно — стал не тот пылкий и неутомимый юноша, который мог «усердствовать» над её пышным телом всю ночь напролёт, робко спрашивая, хорошо ли ей? Так ли она любит? И чего еще хочет?
В «хотениях» Тамася себя не ограничивала. Она «делала и воспитывала мужика под себя». И если бы не вмешалась в их отношения сестрица любовника, если бы этому дурню не вздумалось жениться на молоденькой, решив, что все бабы одинаковые, если бы он подождал пять лет, до той поры, пока Тамася овдовеет, то мог бы сейчас дрыхнуть рядышком сколько влезет и не думать о том, что нужно ехать к жене и деткам.