Искушение

– Вдали виднелись покрытые снегом горы. Когда идешь – даже весь день – к этим заснеженным склонам, они все так же далеки от тебя, как и в начале пути. И я спрашиваю себя, не так ли призрачны мои американские мечты, как те далекие шведские горы.

– В Америке мечты всегда сбываются, – сказал Габриель серьезно. – Если очень захочешь. Но даже если они не сбудутся, здесь теплее, чем в Швеции.

– Ты никогда не видел северного сияния или огромной белой зимней луны, глядящейся в ледяное зеркало нашего озера. Тебе не приходилось выскакивать из жаркой сауны прямо в чистый, белый, как звездный свет, снег. Сауна для нас – священное место. Там рождаются наши дети.

– И я никогда не плясал накануне летнего солнцестояния, глядя в сияющие синие глаза золотоволосой красавицы, и не целовал ее губ – вот так, под луной.

– Наш ландшафт прекрасен и величествен… и я его больше никогда не увижу, – печально прошептала девушка.

– Сможешь увидеть, если выйдешь замуж за богача. Вы съездите в гости.

Дженни бросила на Габриеля безразличный взгляд, но постаралась запомнить его слова. Единственное, что она знала об Агнелли точно, что он так же беден, как и она. «Даже сейчас, когда нам хорошо вдвоем, – подумала она, – его совет выйти замуж за другого – предупреждение, чтобы не рассчитывала на его постоянную привязанность, не говоря уж о замужестве».

– Я никогда не выйду замуж за избалованного богача. Не знаю, смогу ли я вернуться в Лександ, даже если заработаю на билет первого класса, – сказала она.

– Разве ты не хотела бы познакомить своего мужа и детей с теми, кто очень любит тебя? Мне бы хотелось. Я хотел бы увидеть гордость в глазах отца, ласковую улыбку матери, непредсказуемую реакцию деда, когда он увидит первого правнука. Если, конечно, первым родится мальчик. Разве тебе не хочется показать своим братьям и сестрам, тетям и дядям… и всем родственникам своего ребенка?

– Хочется, – Дженни вздохнула. – Но это невозможно.

– Почему? Твоя семья не такая дружная, как моя? – спросил он сочувственно.

– Не в этом дело. Просто у меня нет мужа, у Ингри нет отца, никого, кто бы заботился о ней. – В глазах Габриеля вспыхнул гнев. Он долго и молча смотрел на нее. Потом поднялся и налил в фужеры шампанского. Габриель усадил Дженни на скамеечку в алькове, подтащил стул и сел напротив нее.

– А теперь, Дженни Ланган, не хочешь ли ты рассказать мне о том негодяе, который бросил свою дочку и ее прекрасную, добрую мать?

– Ингри родилась после отъезда Чарльза Торндайка.

– Он знал, что будет ребенок? – Лицо Габриеля горело гневом.

Дженни кивнула.

– Было бы проще, если бы ты рассказала подробнее. Чтобы я мог понять тебя… Или я глухой, или ты… сумасшедшая.

Габриель казался озабоченным. Он откинул волосы, закурил. Дженни подала ему тяжелую стеклянную пепельницу, и он поставил ее на колено.

– Только дурак или негодяй мог бросить тебя, cara, оставить одну, без денег, беременную. Почему ты не поехала домой? Разве родители не приняли бы тебя?

– Пойми, Габриель, – сказала Дженни, когда он встал и начал мерить комнату большими шагами. Она выпрямилась, лицо решительное. – Даже если бы папа… оправился от удара и простил меня, я бы не рискнула везти в Лександ невинную крошку. На нее бы смотрели косо и шептались на каждом шагу. Я не хочу, чтобы Ингри слышала эти разговоры и чувствовала себя виноватой, не зная, почему. Поэтому я уехала из Швеции. Я хочу начать жить по-новому ради Ингри и ради себя. Папа всегда называл меня своенравной, но я просто упряма.

– Ты смелая, жизнерадостная, милая женщина, хрупкая, но очень сильная. Я заставил тебя вспомнить о прошлом. Понимаю, как тебе больно. Извини, Дженни, и прости меня. – Габриель взял ее за подбородок и заглянул в глаза. Слегка улыбаясь, она кивнула. Она рассказала не всю правду. Она никому не сможет рассказать, что произошло на самом деле. Габриель обнял ее, и она склонила ему на плечо золотистую головку. В молчании они допили шампанское.

– Стойкая, – сказал он вдруг.

– Что? – удивленно спросила Дженни.

– Стойкая, а не упрямая, Она улыбнулась.

– О'кей, если тебе так больше нравится.

– Больше всего мне нравится, cara, как ты любишь меня, – сильно, нежно, неистово, – он страстно поцеловал ее. Его руки ласкали ее тело, уже знакомое, но все еще таящее массу неожиданностей, которые раскрывались, когда она тянулась ему навстречу.

– Не пора ли снова заняться любовью? Потому что я думаю о том, что хочу сделать с тобой, и мне становится… ну… очень..

– Caldo? Холодно? – невинно спросила она.

– Совсем наоборот, маленькая крестьяночка.

– Я потрясена, Ангел Габриель, и…

– Я сказал тебе – не спеши, – он задышал ей прямо в ухо, а ее рука скользнула пол полотенце, все еще обернутое вокруг его пояса.

– Вы прервали меня, сэр, когда я собралась сказать, что потрясена и в восторге от пуховой перины и постели из роз, которую ты мне обещал, Габриель.

Он положил ее на постель из роз. Золотистые волосы рассыпались по подушке.