Искушение архангела Гройса

Лестница висела посреди поля, спущенная, видимо, с какого-то бесшумного вертолета или неопознанного летающего объекта. Было тихо, уютно, тепло. Прикосновение к деревянному, отшлифованному частым употреблением кругляку было приятным. Я подтянулся на перекладине, проверяя прочность конструкции. Надежно, как в спортивном зале. Потом подтянулся еще раз, подпрыгнул, перехватил следующую. По веревочным лестницам я никогда не лазал: ощущение шаткости смущало. Я полез к небу, осторожно продвигаясь по иллюзорным ступенькам, тщательно проверяя каждый шаг, каждое движение. Вскоре я поднялся довольно высоко, завис на высоте птичьего полета, и передо мною открылась лоскутная панорама рассветной местности. Слева поблескивали сталью воды озера Мядель, в полях виднелись силосные и водонапорные башни с аистиными гнездами на вершинах, оставленные трактора, нагромождения строительного леса на опушках, китайские стены скирдованного сена, пасущиеся кони. В низине лежал поселок Пасашки с маленьким поклонным крестом желтого цвета на подъезде. По расположению этой деревни я вычислил свое местонахождение: километра три до дома. Похоже, лестница была спущена мне с небес, чтобы я сориентировался на местности. Я мог бы продолжить восхождение, добраться до облаков, до стратосферы, но не хотел. Рука, столь заботливо спустившая мне эту лестницу, могла переменить свое отношение к моей заблудшей душе, коварно перерезав в какое-нибудь мгновение капроновые тросы.

«Веровать – это все равно что держаться за конец уходящей в небо веревки. Иногда кто-то дергает веревку со стороны небес, заставляя нас задуматься…»

Я потихоньку начал спускаться вниз, когда заметил мужика в камуфляже, шедшего с винтовкой на плече по тракторной колее, проходящей поперек поля. Я еще раз поблагодарил Бога за помощь. Остановился, пытаясь разглядеть лицо убийцы. Что нужно от меня этой падле?

Пожилой, приземистый, отягощенный монументальным пивным брюхом, красномордый от употребления алкоголя и холестериновой жратвы, мужчина шел по моему следу, зная, что я безоружен и уязвим. Напарника его в пределах видимости не было, но он мог скрываться в лесу.

Мужик меня не видел и вообще казался беззаботным. Он остановился, аккуратно положил винтовку на траву, спустил штаны и сел, чтобы оправиться. Этот шанс упускать было нельзя. Я в два счета оказался внизу, стараясь не привлекать внимания лишним шумом, подбежал и пнул что было силы в сгорбленную спину. Он, кряхтя, повалился вперед и заохал. Я поднял карабин, судорожно передернул затвор и приставил к его затылку.

– Что тебе надо, дяденька? – спросил я, чувствуя закипающую ярость и жажду реванша. – Кто такой? Кто меня заказал? Имя, отчество, фамилия. Говори, сука. Пристрелю, как барана, – повторил я монолог из криминального фильма.

Он только захрипел в ответ.

– Молодец, дяденька, – продолжил я, улыбаясь. – Подотрись и начни сотрудничество со следствием.

Я отошел в сторону, давая ему возможность привести себя в порядок. Мужик торопливо подтерся смятой в руках газетой, натянул галифе и обернулся ко мне своей трясущейся бурой мордой.

Это был Лев Васильевич Машиц, местный интеллигент, светский лев. Сотрудник Управления жилищно-коммунального хозяйства. Вместе с ним мы праздновали день Незалежности у Шаблык несколько дней назад. Он посмотрел на меня, чуть не плача, и поднял вверх руки.

21. Потерянный рай и рай обретенный

– Испугал ты меня, Сережка, ох испугал, – говорил Машиц через несколько минут после выяснения обстоятельств. – Такой грех мог взять на душу, такой грех… Лисичек пошел пострелять, – объяснял он. – Тридцать долларов невыделанная, шестьдесят выделанная… Так я их кефирчиком, сметанкою…

– Ты выстрелы ночью слышал?

– Слышал, Сереженька, слышал… Салют. Великий салют запускали. Такой праздник, всенародный, объединительный. Девки купаются голыми. Парни поют. Красота, да и только!

– Что ты несешь? Выстрелы слышал? Меня обстреляли ночью на подъезде к Нарочи…

– Сереженька, кто же тебя мог обстрелять? Шутники какие? Или ты сам шутишь? Кто же будет здесь стрелять? У нас порядок, чистота, дисциплина. Мы только на лисичек… На зайчиков…

Я чувствовал, что старик не врет, но для пущей уверенности хотел выслушать его до конца. Когда масса его словоблудия стала критической, я неожиданно перешел на «вы», подчеркивая этим, что инцидент исчерпан.

– Извините, Лев Васильевич, но вы на моем месте поступили бы так же, – добавил я, надеясь вернуть его доверие. – Я был в сложной ситуации. Уходил от преследования. Должен был спасти свою жизнь. Для Родины… Для семьи…

Он необыкновенно обрадовался моим словам, сказав, что и сам готов отдать жизнь за свободу Отчизны.

– Смерть фашистским оккупантам, – подытожил я наш разговор. – Вы бывали на «линии Сталина»? Говорят, хороший музей.

– Замечательный, просто замечательный, – замахал он руками. – Как познавательно, воспитательно! Мы не забываем подвига наших отцов. Помним о тех, кто вел их в бой, организовывал работу на фронте и в тылу.

– Вы воевали?