– Безумцы! – зашипела она, обходя их вокруг, и все долго сдерживаемое облегчение и безумие этого дня словно хлынули из нее наружу. – Трижды безумцы! Ваши отцы, будь они прокляты, и их отцы перед ними – все погибали от рук солдат Египта. Вы что, совсем ничему не учитесь? А ваши дети, жены? Так и будете плодить новых врагов моей страны, чтобы и тех в их черед скормили шакалам? Египет – ваша безопасность! Египет дает вам мир и защищает вас! А зачем?
Она вдруг развернулась и плюнула в лицо одному из вождей, но тот не шелохнулся, и слюна стекла по его щеке на землю.
– Чтобы вы убивали, жгли, грабили и насиловали. Подлецы!
И она повернулась к своим генералам.
– Соберите армию, – последовал короткий приказ. – Когда все будут в сборе, то, прежде чем мы отправимся искать подходящее для ночлега место, приведете этих и обезглавите их перед строем. Головы насадите на колья, а тела бросьте рядом, ибо мой гнев пылает и я хочу, чтобы весь Куш знал, что значит противиться мощи Египта. Одного оставьте, его мы привезем в Асуан, к ногам фараона, а потом его принесут в жертву Амону, хотя он и не заслужил столь достойной смерти!
Она оскалилась, ее всю трясло, точно в припадке. Хапусенеб тут же шагнул к ней.
– Вам надо отдохнуть, ваше величество, – сказал он тихо. – Сегодня вы сражались так, как некогда сражались ваши предки, и показали себя достойной их славы. Пусть Менх отвезет вас туда, где вы сможете поспать.
Пока он говорил, она провела дрожащей рукой по глазам, и ее плечи вдруг поникли.
– Я устала, – призналась она. – Но я не могу отдыхать сейчас. Скажи мне, Хапусенеб, сколько наших мы потеряли?
– Ничего нельзя сказать до ближайшей переклички, – ответил он, – но я думаю, что не много.
– А что предатели? Не было ли среди бунтарей египтян?
– Этого мы тоже пока не знаем, но, возможно, сейчас выясним.
Одним прыжком он оказался возле одного из вождей.
– А ну говори, – произнес Хапусенеб тихо, но в его голосе сквозила угроза, а затянутая в перчатку рука стиснула горло врага, – этим ты можешь продлить себе жизнь и получить шанс умереть хорошей смертью. Как пала крепость?
Мятежник ответил ему мрачным упрямым взглядом, кулак Хапусенеба мелькнул и отправил его на землю, тот замер, обливаясь кровью, которая хлестала из носа и рта.
– Поднимите его, – спокойно распорядился Хапусенеб. Солдаты поставили пленника на ноги, и тот, покачиваясь, принялся утирать нос черным, покрытым грязью пальцем.
– Спрашиваю еще раз: что произошло в крепости? Едва Хапусенеб сделал к нему шаг, пленник дрогнул.
– Я скажу, – заговорил он, – и раз уж мне все равно умирать, добавлю, что я с большим удовольствием резал глотки ваших солдат. Мой народ устал отдавать все лучшее, что родит наша страна, Египту, и знать, что вы били нас раньше, бьете сейчас и будете бить всегда, но мы не перестанем бороться.
Что-то булькнуло в груди Нехези, он рванулся вперед, но Хатшепсут протянула руку, и он застыл на месте, буравя нубийца глазами так, словно хотел испепелить его взглядом.
– Крепость, глупец! – рыкнул Хапусенеб, и пленник кивнул.
Его сородичи не шелохнулись. Казалось, они уже достигли той крайней стадии безразличия ко всему, которая наступает с приближением смерти, и теперь стояли, свесив головы и бессильно опустив руки вдоль туловища.
– Ворота открыл нам один офицер, который сдружился с нами за годы службы и чьего брата фараон казнил много лет назад, а остальное было просто.
– Его имя! – вскинулась Хатшепсут. – Имя, имя, назови имя!
Но нубиец ответил ей потухшим взглядом.
– Я не знаю его имени. Никто из нас его не знал. Комендант крепости заколол его, когда тот стоял у открытых ворот.
– А что стало с комендантом? Что с Ваджмосом? – спросил Хапусенеб, и Хатшепсут, со сжатыми от напряженного ожидания кулаками, шагнула вперед.
– Он тоже пал. Его тело осталось где-то в крепости. Они стояли молча, наконец Хатшепсут отвернулась.
– Счастье, что мой отец не дожил до этого дня, – сказала она и медленно поднялась на колесницу, где встала за спиной Менха. – Нехези, возьми своих людей и отправляйся вперед, в ту крепость, привези мне тело моего брата, если сможешь его отыскать. Я построю ему пышную могилу и устрою похороны, достойные царевича, которым он и был. Хапусенеб, принесешь мне списки убитых и раненых. Менх поставит мою палатку где-нибудь подальше от этой вони.
Она опустилась на пол колесницы и откинулась головой на спинку, а Менх пустил лошадей шагом. Когда он поставил ее палатку в пустыне позади обоза, в двух милях от поля боя, солнце уже скрылось.